— Где мои сыночки? Вы не видели моих сыночков?..
Однажды с ней что-то произошло. Ее вопросы стали утрачивать автоматизм и монотонность. С каждым днем старуха сильнее беспокоилась, озиралась по сторонам, приподнималась с лавочки и, произнося те же слова, не все договаривала, не заканчивала интонацию фразы; в голосе ее явственно слышалась растерянность. Может быть, для несчастной матери эти три десятка лет после войны промелькнули как время от полудня до сумерек. Может быть, для нее наступил поздний вечер, а Пети с Колей все не было, и она, заволновавшись по-настоящему, не знала, как об этом сказать, ибо, кроме того что повторяла много лет, все остальное разучилась говорить.
Старуха начала приставать к прохожим, останавливала их, после обычных вопросов пристально вглядывалась в лица и, сжав зубы, нащупывая ускользающую мысль, издавала звук:
— М-м-м…
Казалось, в ее глазах вот-вот появится одухотворенность, движение; спадет пелена безумия, мелькнет осмысленный взгляд, а из уст старухи потечет разумная речь. Она уже злилась, что ее никак не могли понять, чего-то добивалась, требовала, цеплялась за руки, за одежду, обнаруживая при этом неожиданно большую физическую силу. Мимо ее дома стали бояться проходить дети. Да и взрослые по возможности избегали вытоптанной тропки, сворачивали на траву.
2
Целый месяц в деревне жили два офицера-летчика. Они приехали сюда со своими женами и поселились у одинокой хозяйки.
Летчикам было по тридцать пять — тридцать семь лет. Оба испытывали самолеты и дослужились до званий полковников. Первый, Николай Сарьян, был плечист и плотен, носил усики. Его подбородок при самом добросовестном скоблении не выбривался дочиста, карие глаза глядели спокойно и хладнокровно. Другой, Сергей Завьялов, был высокий, стройный, настоящий русоволосый славянин, по внешнему виду Алеша Попович, по натуре, видимо, лиричный, тонкий человек. Его взгляд нередко становился задумчив, лоб хмурился, переносицу бороздила морщина.
Жены летчиков (у Сарьяна — Лена, а у Завьялова — Вера) еще не сделались матерями, хотя у Лены уже талия теряла тонкие девичьи очертания. Вера, стройная, смуглая, была женщиной возвышенной и сдержанной. Ее подруга, напротив, обладала открытым, ярким темпераментом.
Каждое утро, очень рано, все четверо шли на реку купаться. Жены, одетые в пляжные халатики, несли на плечах полотенца; мужья в одной руке держали по удочке.
Женщины, выбрав поудобнее спуск, сразу входили в воду и, обе хорошие пловчихи, не боялись заплывать подальше, и оттуда, где они находились, слышался мелодичный заразительный смех. Мужчины прежде всего дрожащими руками настраивали удочки, надевали на крючки припасенных червяков и, уйдя далеко в сторону, ловили в укромных местах, а удовлетворив первое жадное стремление поймать что-нибудь, втыкали удилища в грунт и тоже купались, оглашая реку диковатым фырканьем, всплесками и криками:
