— Вы не видели моих сыночков?..
Она не сознавала горя, лишь испытывала беспокойство, поэтому из ее глаз не пролилось ни слезинки.
У нее уже недоставало сил ходить по улице, и теперь она сидела на лавочке. Старуха не была никому опасна и никому не причиняла неудобств. Те, кто привык видеть и слышать несчастную женщину, шли себе мимо и отвечали так, чтобы не лишать мать надежды, а самим не испытывать угрызений совести. Другие, дачники и заезжающие студенты, повстречав эту женщину впервые, терялись, торопились уйти. Она сидела и спрашивала о сыновьях во все времена года и всегда была одета в пальто, валенки и платок, потому что ни собственная кровь, ни солнышко ее уже не согревали. Иногда часть дня старуха проводила у себя во дворе и что-нибудь там делала. Едва ли в это время ее озарял разум, скорее, ею руководила инерция хозяйки, но действия старухи выглядели осмысленными: она была примитивно чистоплотна и стирала, затем протягивала от дома к сараю веревку и вешала на нее темное, застиранное тряпье, летом выносила проветривать верхнюю одежду, в том числе два детских костюмчика и два пальтишка. Она сама готовила себе поесть и ухаживала за огородом, который ей вскапывали соседи.
Ей снились вполне осмысленные сны, только смещенные по времени. Почему-то часто старуха видела то, как она, совсем юная мать, стройная, по-крестьянски налитая и сильная, стояла в ледяном ручье и с наслаждением ополаскивала ноги. На берегу ручья сидели пятилетний Петя с шестилетним Колей. Старшенький утопал в отцовском картузе, младший был с непокрытой светлой, как лен, головой. Отец виднелся в луговой траве, выросшей ему по пояс. Он подтачивал брусом косу и усмехался, оглядываясь. Стоял ослепительный знойный день. Трава изнемогала от сочности; из красневших в ней гвоздик текло клейкое вещество, ромашки были целомудренно белы, крупны и упруги, а меж ромашек распределились блекло-синие васильки; стрекотали кузнечики, летали бабочки и стрекозы, красивый, будто холеный, шмель натянуто и монотонно гудел. Молодая мать распустила на спину волосы, расчесала их гребнем и опять начала свивать обеими руками в крупный тугой узел. Она чему-то улыбалась, чувствуя истому в кристально чистой, обтекающей щиколотки воде, с детей переводила взгляд на мужа, с мужа на детей. Петя с Колей щурились от солнца и тоже улыбались; муж что-то кричал издали, но его счастливые возгласы рассеивались в тончайшем призрачном звоне, характерном для жаркой погоды. Было ли все это именно так, или волнующий сон составился однажды в молодости из многих случаев яви? Она видела этот сон и была счастлива. Но неожиданно просыпаясь, старуха приподнимала над кроватью голову и спрашивала в темноту:
