«Ле-е-е
Ни-н-н»
И у ног вождя в трансе закачались в две гвоздики.
Может, было просто ветрено?
Я думаю, что есть только одна настоящая поэзия — русская. Ну, и японская.
Японский революционный мудрец Одзаки Хосай однажды написал свое хайку:
«Даже кашляя,
Я остаюсь
В одиночестве».
А спустя года ленинградка Ахматова написала свое, подлиннее. Я слушал ее «Реквием» под кладкой кирпичной. Заброшенной. Прошел от Финляндского несколько сотен шагов и остановился. Кресты.
Пристроился к стене бурой, расстегнул ширинку. И включил запись ее полумужского, изломанного голоса:
«…Эта женщина больна,
Эта женщина одна.
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне…»
Поздно молиться, я лучше помочусь. Ничего другого эти стены не заслуживают.
Мы были бы не мы, без бабушек наших, нежных. А Россия, будем честны, страна бабушкиных внучков и внучек. Не героев, не злодеев, и, тем более, не хакеров. Внучков.
Одна моя бабушка носила в душе Петроград. Я не знаю, откуда в ней это. «Кура» к воскресному обеду, а не «курица». «Булошная», в которую «наши люди» почему-то никогда не ездят на такси…
И Аврора. Мне не пели колыбельных. Мне пели «Аврору»:
«Что тебе снится крейсер Аврора
В час, когда утро встает над Невой?
Что тебе снится крейсер Аврора
В час, когда утро встает над Невой?»
И снова, и снова. И снова… Сейчас я уже начал догадываться, что она просто не помнила слов. Но неважно было и это. Ее детский, хрустальный голос наводнял спальню, и я медленно уплывал во тьму. Туда, где вот-вот над спящей Невой встанет солнце…
