Если идти по Грибоедовской набережной, то впереди Спас будет, на крови который. А Казанский — сзади. Будто сквозь время идешь, а не набережную Грибоедовскую. От отца к сыну. От эпохи к эпохе. От убийства — к убийству.
Оба не поняты были. По-разному, но оба. Пашу верхи не хотели, а Сашу низы не могли. Одному табакеркой в висок, а второму бомбой, под ноги. Кровью каналы эти отравлены. И Грибоедовский, и Фонтанка.
Стоит, нежненький. Румяный. Занавешен, правда, мешками какими-то. Реконструируют, не повезло. Туристы выстроились очередью, будто за колбасой в 78-ом. Фотографируются на свои уродливые трехглазые айфоны. Все одинаково. Все с мешковиной на фонах. Темно. Вода — точно мраморная. Струится, будто фата, под умелыми руками творца. Незримого. Время имя ему.
Здесь ты всегда в диалоге. С ним.
Вас двое, ты и Время. И никого больше. Врачи говорят, что желчный у меня уникальный. Перекрученный, как рог барана. От этого я ребенком постоянно страдал. Постоянно подступал к моим вырезанным гландам этот вкус. Желчный, горький. Вкус одиночества. И здесь это снова началось. Может, одиночества стало больше, а может, лет мне стало меньше. Разве можно взрослым быть рядом с самим Временем?
И ничего от этой желчи одиночества не спасает. Даже сладкий-сладкий, пряничный Спас. Александр Освободитель кормил пряниками народ свой. Любил его. Жалел. Но в день, когда самодержец спешил детей своих освободить, они его и сожрали. На седьмой раз у них все-таки получилось. Божественное число.
А может, проведение? Ну, математики, почему шесть раз — чудом мимо, а в седьмой — таки да? Может, не хотел Он, чтобы Саша подписал? Посмотрел седобородый с высока, на того, в чей зубастый рот пряник опускается, и отвел.
— Хватит, Саша. Хватит. Не заслужили они его. Воротись лучше ко мне, чаю выпьем! Расскажешь мне, как детки, как Маша! Им-то пока рановато.
— Хорошо, Папа…
Было ветрено. Я шел по Арсенальной. Шагал в такт, подаренный Александрой Пахмутовой:
«И Ле-нин та-кой мо-ло-дой, и ю-ный — Октя-брь в пе-ре-ди!».
Позади, Володя. Позади уже твой Октябрь.
Впереди — Финляндский. Перед ним — броневик. Медный такой, игрушечный. На нем — Ленин. Тоже игрушечный. Карикатурный. Не человек ты, Володя, не человек давно. Ты — мантра. Для униженных и оскорбленных.
