Павлуш, голова не болит? Да прошла уж за двести лет, наверное… — хриплый крик пронзил мои ленивые мысли. «Вира!» — вопил золоторотый рабочий, сидящий на дереве. Я оторвался от нежно-розового фасада Михайловского замка и переключился на узбека. Он стриг вековые ветви, чижом порхая по расцветающим кронам.
Я огляделся и обнаружил, что он не одинок. Еще пятеро чижей-узбеков щебетали на родном языке, каждый на своем дереве. Говорили о стрижке, видимо. Видел бы Пашка.
Чуть дальше узбеков (или не совсем узбеков), вдоль этнографического музея растянулась рота телепузиков в бирюзовых пуховичках. «Детеныши, на школьную экскурсию» — подумал я. А куда же еще? Каникулы, Петроград. Я, вот, тоже приехал. Все сюда приезжают, на каникулы.
«Много, небось, имеет город в это время» — промелькнуло у меня в голове. Каждой твари по паре, и каждая в Питере! Ходят они по кладбищу, не задумываются. Ахают, что крестики красивые, как в Европе. Цветочки свежие, конфетки вкусные. Сладкие. А стопочка беленькая, и тоже сладкая. Не разбавляют, чтут память. Только тут и не разбавляют. Некрополь это, Петроград ваш.
«Нет, больше всего с туристов имеет не город, а тот старик!» — подумал я, когда подошел к беззубцу. Он лыбился и подсекал! Ива точёная хрустела в руках его, леска натягивалась… «Неужели рыбку поймал!» — думали наивные, что только что подошли. А потом гнулись через парапет канала и замирали от неожиданности. Не крючок у него там, на леске. Магнит! Старик монеты удил с чижика-пыжика. Прошлая смена наивных бросила, вот он и удил! Каждый счастья хотел, кто кидал. А получил тот, кто удил. C’est la vie!
