— Может не стоит? Я постараюсь замять… Мы уже договорились о переговорах (благодаря той блондинистой лисичке, что была их «связным»), так что на днях я встречусь с «революцинэрами» и потолкую. Все новые и новые волны моей аргументации разбивались о ее гранитный лик, потрескавшийся от горести и грусти лет.
Я понял, что между нами, что-то изменилось.
Вся эта часть — работа над ошибками. Попытка ответить на вопрос «как все дошло до этого?». До вотума, до травли, до позора.
Оттолкнемся от того, что я обещал:
а) Демократия. (Понятие, что тянется ничуть не хуже чулков на целлюлитных ляшках).
б) Самоуправление.
в) Парламентаризм.
г) Инициативность. Вернее, поощрение таковой.
То, что получилось:
а) Аристократия. (Теоретически — власть лучших. На практике же — немногих).
б) Самоуправление. Ну, собой и другими я управлял самостоятельно.
в) Парламентаризм. То немногое, что действительно получилось. Совет стал местом для дискуссий. В том числе и неудобных. В том числе и для меня. Заседания растягивались на два часа, не теряя риторической плотности и ритма. Ничего не берется из неоткуда. И Вотум стал «Вотумом» тоже не просто так. Зерно восприятия Совета как парламента лежало даже в теплом перегное мозгов заговорщиков. Иначе «Вотум» был бы обычной «петицией», а не традиционным актом британского парламента.
г) Нижняя инициатива. Тоже получилось, правда, с другим знаком. Революции — движения нижние, я бы даже сказал, «донные».
Примерно так я рассуждал тогда. Кто-то назвал бы это оптимизмом, кто-то наивностью, а кто-то — идиотизмом. Наверное, все это верно. Но думать как-то по-другому я не мог, как не может человек опустить руку в раскаленное масло фритюрницы ближайшего Мака. Такая система координат оберегала меня и мою душу от дантовской фритюрницы, что называют «правда».
Но со временем остывает все: и сердца, и даже вечные огни. Поэтому только сейчас, находясь наедине с собой и коренными москвичами-тараканами, проживающими в моем общежитии, я готов опустить руку.
Я изрядно нагнал пафосу, но все сильно проще. Потому что правда. На свете нет ничего проще правды, и ничего вычурнее лжи. Но есть одно исключение — поэзия.
Вернемся к правде: в том, как ко мне относились, был виноват я сам. Никак не общество. Стоит ли винить пчел за искусанные щеки и распухшие веки? Конечно, нет. Эти пчелы отреагировали так, как отреагировали бы любые пчелы на их месте в любой точке мира. А то, что совать руки в улей — чревато, нужно было знать. Не знаешь — сам дурак, а не пчелы. Я не знал. А потому, пришел к власти и обделался. Власть взять — много проще, чем удержать. Спросите мумию товарища Ильича.
