Вчера, в день вотума, у нее был выходной. То есть, она не видела и бита той вакханалии, что творилась в ее «вотчине». А именно так она и относилась к лицею. Это, на самом деле, скорее хорошо, чем плохо. Она искренне любила школу и заболтались о ней так, как умела. Были и перегибы. Но уж лучше гореть и обжигаться, чем хладно высиживать смены.
Повторюсь: все, что происходило в школьных стенах, она воспринимала на свой личный счет. Если Совет сделал праздник, значит и она сделала. Если Совет поливают помоями — она достает рыбью чешую из причёски и идет разгребать. Тот день как раз стал «санитарным».
— Егор, что у нас происходит?! — вскричала она, вцепившись ястребиным маникюром мне в плечо.
Мне пришлось рассказать все. Конечно, 50% моей речи были о том, что «все уже под контролем и переживать не о чем». Учителя, видимо, накрутили ее по телефону. Женщины в возрасте становятся очень впечатлительными. «Бунт! Революция!» — кричали они в трубку. Готов спорить. Вот замдирка и бросилась разруливать.
Моих утешений явно было мало, ведь «эти „подлецы“ нанесли такой удар в спину!» «Но почему они так поступили? Почему?» — она не находила ответа. Ей правда было непонятно, почему в ее «семье» сын пошел на отца, а брат — на брата. И тут я подобрал ключик, нашел понятное объяснение. Личная неприязнь. Уж ей то не нужно было объяснять, что это такое.
Наверное, больше, чем меня, в лицее ненавидели только ее. «За что?» — спросите вы? Да за все! За нереальную яркость, эксцентричность и харизму. Ну и за то, что к ним прилагалось: снобизм, едкость и истеричность. В этом смысле, она была идеально сбалансирована. Каждое ее достоинство оттенялось его отсутствием. Деспотичность, склочность — все это было, но было и другое: жест и характер. Она могла раздавить или вознести одним словом, да еще и при всех. На публике.
Я ее уважал. Большинство презирало. И думало, что за дело.
— Ну Вы же видите, что это чушь! Пустышка! Ноль конструктива! — пытался убедить ее я. — Все эти проблемы уже решены неделю назад, на прошлых заседаниях! А некоторые обвинения — просто ложь! Взять хотя бы собак.
— Да, но сто двадцать подписей, Егор! Сто-двадцать! Это же не шутки.
— Ну Вы же знаете, как это бывает: друг попросил, ты расписался…, да половина даже не успела прочитать эту бумажку целиком! А другая половина просто ненавидит меня. Я их раздражаю. Вот и подписали!
— Я понимаю… Но с этим надо что-то делать! — она остановилась на секунду, переводя дыхание — Нет, чтобы прийти и поговорить. Зачем сразу петицию?! Эту грязную бумажонку, еще и у меня за спиной. Ну ничего, я разберусь! — Былой гнев ушел, и его место заняло что-то пострашнее: ледяная решимость. Меня напугало «Я с ними разберусь», как напугало бы любого на моем месте.
