Мой Совет | страница 41
Кудряш в очередной раз пригубил шампанское и улыбнулся. Поднял на меня глаза, полные уважения и задорной грусти. Щеки его налились краской, и он сказал то, что я никогда не забуду: «Наверное, теперь тебя ненавидят даже больше, чем меня».
ЗИМА. КРИЗИС
«За ними ноют пустыни, /вспыхивают зарницы,
звезды встают над ними, /и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним, /да, останется прежним,
ослепительно снежным /и сомнительно нежным,
мир останется лживым, /мир останется вечным,
может быть, постижимым, /но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка /от веры в себя да в Бога».
Иосиф Бродский
«Зима» — это продолжение путешествия по зыбучим пескам моей памяти. Третья, и самая важная часть этой истории. Наверное, ради нее я все и затеял.
Вас ждет наиболее болезненная и противоречивая глава. Песня невинности, она же опыта — как писал Бродский. Эта книжка в принципе — обличенный в слова опыт. Из которого я, вместе с вами, пытаюсь извлечь уроки. Опыт «Зимы» — самый травмирующий. И поэтому — самый нужный. Опыт, без которого не было бы меня, без которого не было бы «Совета».
Опричнина
1
Зима на Севере не начинается в Декабре и не заканчивается в Марте. Она есть всегда, просто дремлет в душах северян. Мы — зимородки. И все равно, когда ты родился: 18 ноября или 7 августа.
В городе открылось новое бюджетное кафе с демократическими ценами. И теперь бедные школьники могли собираться хоть где-то, кроме Макдоналдса. Скажу лишь, что это пиццерия. В ней я и решил отметить свое семнадцатилетие. К 18:00 я уже сидел в ожидании в красном кресле, во главе стола. И вот, двери приоткрылись, и в зале пахнуло Ноябрем. Это, пусть и с опозданием, приходили гости. Совсем немного, хватило бы и пальцев одной руки. У меня мало друзей, но есть настоящие. А они дороже тысяч фолловеров и улыбчивых проходимцев. Мы заказали пеперони и парочку литров морса. Рубиновая клюква текла по щеке одного из пришедших — бородатого не по годам инфантила. Наверное, это грубое слово. Что ж, заменим на «мечтателя». У него, надо сказать, было очень острое понимание добра и зла, справедливости и ее отсутствия. Он тревожно глянул на меня, и я понял, что какой-то вопрос так и норовит сорваться с его губ. Но все не решается и не решается. Видимо, не хотел обидеть. Что — что, а дружить он умел.
— Слушай, Егор, мне тут говорят про тебя всякое… Ты вообще, как, держишься? -наконец-то решился бородач.
— А чего держаться то? — как бы не понимающе спросил я.