— Ну, у меня все друзья из лицея тебя говном поливают! Это что тебя совсем не напрягает?
— Пфф! Это нормально.
— Вовсе нет! Это не здорово как-то… — не сбавляя напора говорил он.
— Послушай, меня их словечки совершенно не задевают. Я понимаю, что это но-рма. Норма, когда ты пытаешься менять жизни людей. Думаешь, Петру Первому кто-то говорил «спасибо»? Черта с два! Его ненавидел каждый боярин и крестьянин. Но это же не остановило его, правда? Вот и меня не остановит. Если в деле, за которое ты крепко взялся, идет все не так гладко, то это здорово. Потому что без сопротивления ничего хорошего не получается!
Я думал, что убеждаю друга, но ошибался. Конечно, главным предметом моей речи был я сам.
В Архангельске Ноябрь — зимний месяц. И после жаркого спора, выходя на улицу, я попал в его мёрзлые объятия. Идти было тяжело, потому что приходилось тащить огромную коробку, выскальзывающую из рук. Она была моим подарком. Вернее, ее содержимое. Парень, с которым я вас недавно знакомил, подарил мне профессиональный дартс. «Пришпилишь к щитку фотку обидчика и будешь швырять в него иглами» — с усмешкой сказал он, когда вручал несуразную коробку. И знаете, я последовал его совету. Если бы не возможность с криком вонзать дротик в пробку — не сохранил бы я душевного спокойствия. Дартс — гениальный сублиматор: поиграешь, и отпускает. Правда. Попробуйте.
Еще он подарил мне свое согласие. Согласие помочь навести порядок в Совете. Мне нужны были уши и руки, ведь опирался я вовсе не на «народ». Я опирался на голоса членов этого самого Совета, и никакая нижняя инициатива не могла мне помешать поступать так, как я считал нужным. Но эту поддержку нужно было сохранить. Да, сейчас люди не могут понять, насколько важны мои преобразования — думал я — но скоро они дадут плоды. Нужно лишь удержаться…
Я хотел организовать «группу быстрого реагирования», которую бы возглавил этот бородатенький. В нее должно было входить еще человек 5—7, которым я доверял. И все они представляли бы сплоченный десантный отряд, нужный для того, чтобы решать проблемы. Он поддерживал бы дисциплину и вставал во главе департаментов, которым нужна была помощь в работе. А потом отчитывался мне лично: что сделано, что не так, и кого стоит снять с должности.
Вообще, в то время я чувствовал себя будто в осажденной крепости. Школьникам я противен. Да, не всем, но все же. На членов Совета надежды нет, хоть они и привели меня к власти. «Как привели, так и уведут, если это потребуется» — опасался я. И единственным столпом, на который я мог опереться, стало вовсе не положение, которое я же и писал. Не конституция нашей организации. Это всего лишь бумага, о которую можно вытереть ноги или что-нибудь по деликатнее, если придется. Единственной поддержкой были мои люди. Например, бульбашка, что создавала с нуля Шефство. Еще одним «своим» человеком должен был стать бородач с его командой.
