Потом перед ее внутренним взглядом появлялся Уве — уже человек. Мертвый, окровавленный, смотревший в небо пустыми светлыми глазами. Не вернуть, не защитить, как ни старайся. Поздно. Палевый волк уже бежал в тех краях, где нет ни охотников, ни охоты.
Она бросилась было к окну — посмотреть, убедиться, что это не Уве, что с ним все в порядке! — но Бастиан удержал ее за руку и пророкотал на весь зал:
— Всем отойти от окон!
Его послушались — гости проворно отступили к стене. Никому не хотелось попасть под случайную пулю. Краем уха Аделин слышала нервный перезвон бокалов: один из официантов по-прежнему держал поднос, его руки тряслись, бокалы отплясывали, разливая шипучее. Аделин сама не поняла, как оказалась не в центре зала с Бастианом, а рядом с Золли, которая не знала, что делать: то ли плакать от страха, то ли радоваться — потому что это было пусть опасное, но все же приключение.
Бастиан подошел к окну и через несколько мгновений высунулся наружу и громко спросил:
— Что там? Кто стрелял?
Ему ответил густой бас офицера Бруни — Аделин не разобрала слов.
— Что там? Что? — пробежал по залу шепоток, но люди вздохнули с облегчением — Бастиан держался спокойно, так, словно опасность миновала.
С Уве все в порядке, напомнила себе Аделин, он обещал, что останется дома, а на кладбище и в церковь пойдет ранним утром со слугами. На мгновение ей стало так легко, что Аделин подумала: еще чуть-чуть, и взлечу. Бастиан обернулся к гостям и отчетливо проговорил:
— Элин Бартез пыталась покинуть праздник и сесть в экипаж.
Все дружно ахнули, стали оглядываться по сторонам в поисках девушки. Госпожа Бартез дотронулась до виска и со стоном:
— Элин, дитя мое! — рухнула в обморок на руки супруга, едва успевшего ее подхватить.
Аделин растерянно переводила взгляд с Бастиана на госпожу Бартез, которую пытались привести в чувство. Ведь Элин несколько минут назад была здесь, Аделин видела, как она уплетает пирожные за обе щеки, стоя так, чтобы маменька не видела. И вот пальба, крики — ей казалось, что она читает авантюрный роман.
Все произошло неожиданно, как во сне.
— Что с ней? — воскликнула Золли. Бастиан лишь махнул рукой: значит, пустяки. Все обошлось, беды не случилось. Аделин стало легче дышать.
— Жива, ее ведут сюда, — ответил он. — Все в порядке.
Он был бледен до синевы. Потемневшие шрамы на лбу казались нарисованными — каким-то нелепым гримом, непонятно зачем нанесенным. Аделин внезапно поймала себя на мысли о том, что хочет подойти к нему. Дотронуться до изуродованной щеки, пообещать, что все будет хорошо.
