— Более чем, — заверила меня она. — Можете теперь покинуть мой кабинет.
— Пожалуйста, нет! — заплакали мы.
Женщина указала на дверь, и мы обернулись и побрели в указанном направлении, оцепенев, дрожа и запинаясь, неспособные ни говорить, ни постичь крушение нашей реальности, внезапную и катастрофическую потерю нашего положения и статуса, всего несколько мгновений назад принимаемого как непререкаемая данность.
Мы были всем, и вот, мгновение спустя, должны стать ничем. Мы превратимся в презираемых и незначительных, таких же, как все остальные, кого мы всегда считали ниже себя. Позор такого изгнания быстро станет общим достоянием и предметом пересудов для наших сокурсниц, думала я, уж Нора и её подруги проследят, чтобы причина нашего исключения из института была доведена до сведения всех и каждого. Наше дальнейшее присутствие здесь было бы невыносимо.
— А что вы думали о себе, — вдруг спросила миссис Роулинсон, — читая такие книги?
Мы замерли, словно уперевшись в стену, и повернулись к ней.
Что-то новое, особенное послышалось в её голосе. Она внезапно показалась кем-то другим, не той, кем была.
— Мы сожалеем, — с отчаянной надеждой в голосе сказала Ева. — Нам очень жаль!
— Вы — глупые маленькие стервы, — заявила администратор общежития. — Интересно было бы выяснить, для чего вы годитесь.
Это было сказано не тем тоном в голосе, не с той интонацией, к которой мы привыкли. Её манера держаться неуловимо изменилась. Странно, но теперь её фигура казалась тоньше и гибче, а её голос моложе.
В институте она появилась совсем недавно, не далее начала семестра. Внезапно, у меня появились сомнения относительно её возраста.
— Итак, хотите ли вы огласки и последующего отчисления? — осведомилась она.
— Нет, — в один голос воскликнули мы. — Нет!
— Разувайтесь, — внезапно потребовала женщина.
Мы испуганно уставились друг на дружку.
— Ага, я вижу, что вы предпочитаете покинуть помещение, — заключила она.
Мы тут же скинули свои туфли.
— Теперь, — удовлетворённо кивнув, продолжила она, — становитесь передо мной на колени.
Мы замерли с открытыми от удивления ртами.
— Это приемлемо, — заявила миссис Роулинсон. — Я — свободная женщина.
Эти её слова были мне совершенно не понятны, впрочем, подозреваю, как и для Евы и Джейн. Конечно, мы все были свободны, все мы. А что, кто-то мог быть не свободен?
Она вышла из-за стола и, ткнув пальцем в коврик у её ног, бросила:
— Сюда.
Едва понимая, что мы делали, словно впав в какое-то оцепенение, мы опустились перед нею на колени.
