I.
… Уже вечер…
Уже первый снег заструился в Зимчурудских горах…
Уже зима…
Я один в моей саманной глиняной кибитке-ковчежце
На вершине Золотой Горы Кухи Тилло…
Я закрываю хлипкую ореховую дверцу —
Уже никто не придёт по первому робкому снегу на гору мою,
Если и без снега никто не пришёл…
Я ложусь на старую железную сталинскую кровать
И покрываюсь старинным павлиньим бухарским одеялом —
Оно напоминает мне мой нагорный сад весной —
И я пытаюсь уснуть в саду этом…
Печь глиняная всхлипывает… от неё идёт ласковое тепло…
Сон… сон… что ли…
Кто-то тихо нежно стучится… царапается в дверцу
Как птица замёрзшим раненым крылом…
…Я заворачиваюсь в одеяло, встаю, открываю дверь…
Пахнет молодым снегом… как свежим огурцом…
Входят три улыбчивых мужа
В чабанских мохнатых чекменях из козьих шкур
И в дервишских лисьих кулохах-колпаках…
… Кто они?..
Я их не знаю… странники дальние что ли…
…Я рад, что я не одинок… и согреваю чай и самаркандские молочные лепёшки на теплотворной печке…
Больше у меня нет еды…
Бедность — Подруга одинокой старости…
Вдвоём им легче…
Тогда приходит третья Подруга бедности и старости — Мудрость…
А Четвёртая — медлит… Смерть…
Четыре Вечных Старухи скоро соберутся в доме моём…
…Мы пьём чай, грызём засохшие неподатливые лепёшки…
Гости мои молчат…
Я чую: они устали… даже говорить им трудно…
Но всё время они улыбаются мне, как в детстве мать и отец…
…Один из них вынимает из кочевого хурджина-мешка кусок иранской золотистой фисташковой халвы и нежно опускает её в мою пиалу…
