Видите ли, Ренна была простой рабыней, служанкой в «Большом» доме, и единственной ее утехой, когда она могла хоть недолго побыть наедине с собой, был тот рассветный час, когда она встречала восход солнца на черепичной крыше. Вся ее жизнь и труд были собственностью хозяев, у которых она жила.
Но душа — душа принадлежала только ей одной, и она была открыта всем. И эта ее открытость, готовность пожертвовать собой ради другого оказались в свою очередь чарами, под власть которых попал демон Безумия.
И в этих чарах, в этом странном волшебстве, которое несла Демону любовь простой смертной, Ириен находил не счастье, не восторг, а скорее ощущение полного, беспредельного покоя, какого он никогда не знал в вечном своем существовании. Когда он целовал ее, его губы, казалось, вкушали изысканнейшее из вин, точно бальзам обволакивавшее его душу. Но, несмотря на это, сила ума, светившаяся в его темных глазах, возобладала над силой этих чар. Ему скоро надоела роль выздоравливающего больного, и сырые замшелые стены подвала стали казаться ему стенами темницы. Он стремился поскорее покинуть их, и Ренна, не оставлявшая его теперь ни на минуту, помогла ему подняться на ноги. Они вышли на свежий воздух. Светящийся диск луны не спускал по-матерински заботливого взора с этого родственного существа, принадлежавшего иному миру (чего-чего, а солнечных лучей князь Ириен уже получил предостаточно).
Его совсем не интересовали домики городка с запертыми ставнями, окруженные стенами, точно маленькие крепости. И хоть громада Талл Зинан казалась оттуда не более реальной, чем мираж далеко на горизонте, его неодолимо влекло к ее подножию. В ее предгорьях, среди гигантских аркбутанов и балюстрад неведомых мифических строений, Ириен отыскал такие потаенные места, куда солнце не заглядывало с тех самых пор, как молот Великого Кузнеца выковал поверхность Ирта. Здесь из черных бархатистых озер доносились странные звуки, одни умиротворяющие, как нежное дыхание ребенка, другие пугающие: что-то скрежетало и билось в глубине, точно какое-то лишь создателю всего сущего ведомое отродье пыталось выкарабкаться из воды на сушу.
Сюда приходил Ириен и подолгу сидел на берегу блестящего гладкого озера, не тревожим ни странными звуками, ни вдруг воцарявшейся мертвой тишиной. Иногда он вставал на колени у подножия огромных, пугающих своей симметричностью сталагмитов, но он вовсе не возносил молитвы к обитателям зловещего мрака. Он размышлял. И мысли, приходившие ему, вовсе не были мрачными и тревожными, они были спокойные и безмятежные, окутанные лишь легкой поволокой грусти, которая всегда сопровождает истинную радость.
