Вода возьмет | страница 24



Вот такая была у Нилы поездка в Америку. Звала Нила тетку с ее мужем на родину, к себе, но те объяснили ей, что у них уже и место на кладбище куплено, и памятники оплачены по хорошей цене.

Вернулась Нила, раздала подарки, купленные ею же самой, — тетка-то только старые платья с себя и подарила ей — и покатилась жизнь куда как быстро: за работою, заботами, праздниками то у нее, то у сестры, то у брата. Иногда, задумавшись, вглядывалась Нила удивленно в лица сестры и брата: уже вошли они в возраст, округляющий и стирающий черты лица, но, казалось ей, так и должна была остаться в их лицах та преданность ей, та невозможность жить без нее, которая и ей не дала без них ни быть юной счастливой невестой, ни преданной, любящей женой. Отдаленные были теперь лица, хоть и дружны они оставались, не забывали друг друга. Что ж, они все искали и нашли друг друга, но нашла она их уже другими, и в сердце их уже сместился и заместился образ той детской, преданной и охватной любви.

Брат часто выпивал, и не в радость Ниле была его пьяная ласковость, это назойливое:

— Сестра, а сестра! Сестрица моя, мамка! Она же нас выходила, от смерти отвела!

А однажды сказал он ей — видно, не пьян, а похмелен был:

— Эх, мамка, всю-то жизнь ты хочешь всем хорошего, только не выходит у тебя. Ни себе, ни другим не удалось у тебя.

* * *

Это же правдой было: никому от нее хорошо в жизни не получилось.

Когда заболел Толя раком — на старом шве от раны распустился рак — сначала и надежды еще были, и операция, а потом уже надежд не было, а только муки и торопление смерти, даже и ею. И думала она иногда, зная уже по опыту жизни, что потом всплывет неожиданное чувство, что это, может быть, окажется любовь. А это оказалась жалость, но такая острая и большая, что куда уж даже и любви.

За годы, прошедшие с Толей, она и злилась на него, и обижалась, и правой чувствовала себя, а его виноватым. Она ведь была чистотка и честная. Ни разу не только не изменила ему, но даже ни на одного мужчину не посмотрела с вожделением. Что толку. Она и его не вожделела. Ни разу в жизни не легла она, пока не приготовит еду на завтра, пока все не уберет, иногда и за полночь ложилась, а вставала до свету. Но ему другое было надо. Живой ведь он был — не то что она, отмороженная со всех сторон. Одну только девочку и родила. А и после этого болела по-женски. Вечно ныло в низу живота. Сколько ведь тогда зимой жили они в землянке, сколько ехали потом на промерзлых платформах. Врачи говорили, одно спасение — рожать. Но детям негде было закрепиться в остылом ее нутре. Муж еще терпеливый был — вроде и не гулял от нее. Или возле нее и сам остылый стал. Или откормила она его, обленила, к дочке прилепила. Да и не отказывала она ему — терпя его досадную мужичью склонность. Даже притворялась другой раз. Долго она думала, что и все-то женщины притворяются.