Было холодно. Агитбригадовцы в городских сапожках приплясывали, охлопывали себя и поглядывали напряженно, не едет ли машина. Студент вызвался сбегать поискать шофера.
— И я! — сказала певица и, оглянувшись на Ксению Павловну: — Можно?
Ксения Павловна пожала плечами с улыбкой, говорившей: «Конечно, почему бы нет? Если уж так хочется».
«Ведьма болотная», — подумала о певице девочка. Вслед своему студенту и молоденькой певице Ксения не смотрела. Она думала устало, что на три года старше его, что всю осень до этих его каникул они переписывались и, получая его нежные, колкие, вызывающие на словесную игру письма, она, выложившаяся до пустоты на работе, не всегда даже и понимала их, откладывала до утра, чтобы прочесть на свежую голову, а отвечала в воскресенье, поднатужившись, чтобы тоже быть легкой и остроумной. Подняв голову, Ксения уже не увидела в пролете улицы ни своего студента, ни юной певицы, а увидела только снег, коричнево, льдисто вытоптанный. Она вспомнила, как вчера, перед концертом, ходили они со студентом гулять за околицу, и, уже побегав и потолкавшись, но не согревшись, смотрела она из-за его плеча и видела заметенную дорогу, неровную поземку, как зевотное подергиванье равнодушного лица, и оттого ли, что снег на дороге только одним следом был протоптан в сторону, где начинался уже другой район, оттого ли, что никогда в ту сторону Ксения не ходила, казалось ей, что это не другой район, а край мира, что так и идут в беспредельность неряшливо торчащие из снега хворостины и ничего уже не значат километры, сотни их и даже миллионы — расстояния, поглощаемые морозом, жестоким без всякого зла…
Все это время девочка, не отрываясь, смотрела на Ксению Павловну, на ее ровный носик и красные мочки ушей, на печально опущенные уголки губ, на тонкую белую руку с красным запястьем, которую та рассеянно вынимала из варежки, чтобы поправить волосы. Девочке хотелось разглядеть глаза Ксении Павловны. В это время вышло солнце, и по одну сторону от Ксении Павловны снег лег голубым, а по другую — лиловым, но глаза в тени ресниц, в черноте зрачка так и остались неизвестными девочке.
Подкатила машина.
— Лезай, — сказала девочке тетка, подсаживая ее. — В середку лезай, не так смерзнешь.
На дне кузова была навалена солома, и люди стали угнезживаться, отодвигаясь, сколько возможно, от заиндевелых бортов, укрываясь тулупами. Девочка как бы нечаянно оказалась рядом с Ксенией Павловной, но села, не прикасаясь к ней, и даже смотрела в сторону. Ксения Павловна сначала ее и не заметила, смеялась со своим студентом. «Синюха», — определила студента девочка. — Лицо синее, а уши красные! И в концерте, — подумала она, вспоминая сразу и Ксению Павловну в облаке кудрявых волос, и клоунов в смешных кофтах, — и в концерте «синюха» ничего не делал, наверное, такой же никудыха, как брат мой, а держит себя высоко, куда там!» Кто-то просунул ногу меж нею и Ксенией Павловной, но девочка подвинулась так, чтобы упихнуть эту ногу обратно. Тут только обратила на нее внимание Ксения Павловна:
