Высокую, крупную женщину он знал давно — несколько раз они бывали в одной компании. Они всегда были весело-любопытны друг к другу, перешучивались, заигрывали.
— Ты одна сегодня вечером? — как бы в прежнем ключе спросил он ее при встрече.
— Я не только сегодня вечером, — я и вчера вечером, и завтра вечером одна.
— Так это же хорошо! — воскликнул он.
Тело ее оказалось обширно и мягко, ничуть не громоздко, хотя одетая она выглядела несколько чрезмерной. Они были ласковы и открыты друг другу. Они ходили голые рядом — большая женщина и маленький Кабальеро, все время вздергивающий подбородок. Однажды, когда он пришел усталый, она принесла таз с теплой водой и вымыла ему ноги. Кабальеро заплакал.
В городе гастролировал столичный театр. Он принес два пригласительных билета.
— Я не пойду, — сказала она. — Я… у меня и обуви-то такой нет.
На все деньги, которые у него были, он купил ей туфли, платья, украшения.
— Я не пойду, — сказала она.
— Почему?
— Ты и я… Я такая большая. На нас смешно будет смотреть.
— Так это ж хорошо, — сказал он. — Пусть люди посмеются. И мы посмеемся. Только они будут думать, что и они, и мы смеемся над нами, а на самом деле и они, и мы будем смеяться над ними.
— Я не пойду.
И он ушел, совсем ушел от нее. Надо же, он снова был так полон достоинства и жизни, что уже мог — сам! — обижаться и обижать.
Иногда они встречаются и теперь.
— Как живешь, милый? — смеется она.
— Как у Бога в кармане. Вот только сынишка болеет. А ты?
— У меня хороший муж.
— Теперь тебе нужен еще и хороший любовник. Знаешь, какие тосты теперь поднимают за именинным столом? Первый — за именинницу, второй, чтобы у нас было все, чего мы хотим, и чтобы нам ничего за это не было. А третий — за веселого любовника.
— Веселый любовник у меня уже был, — смеется она, и, большая и легкая, уходит от него.
* * *
В дом к ним Евсюк Петро пришел с ее братом. Но вскоре брат уехал на заработки, а Петро все ходил к ним. «Смотри, Полинка, женишок идет», — посмеивался батя Никанор Иванович. Полинка только фыркала презрительно. Девка она была крупная, видная, и — недотрога: все ей были не то и не те, ну а этот казачок, хоть и ладен был, на нем и одежда сидела справно, и усы были пушисты, но росту небольшенького и молчун.
Никанор Иванович по-свойски шутил: «Что ж ты невелик вырос — плохо кормили тебя что ли?» Петро и это обмалчивал. Зато кто в доме ни попросит — прибей, поправь, — так же молчком и прибьет, и поправит.
