Гостью оставили ужинать. За столом всех смешила дочь Яблонских, четырехлетняя Таня. Она декламировала стихи о каких-то мартышках:
— А проказницы-мартышки
Прыгают без пе-ре-сты-дыш-ки!
Рассуждали о том, почему ребенок выбирает более трудное слово, когда легче сказать: «без передышки». Андреева гладила Таню и рассказывала о своем сыне, который с детства решил стать моряком.
Проводив гостью, Яблонская еще рае тщательно вытерла замшей полированную фигурку божка.
Через год началась война. Муж Яблонской погиб в первые дни. Софья Борисовна с Таней оставались в Ленинграде. Зимой ослабшая девочка заболела. Она лежала странно-тихая, странно-сосредоточенная. Все, что еще чего-нибудь стоило в голодном Ленинграде, было продано, выменяно. Тогда Софья Борисовна вспомнила про божка. Слышала она, что к Андреевой приезжал раза два сын, командир эсминца. Может быть, он привозил какие-нибудь продукты. Идти к Андреевой было немыслимо далеко, и все-таки Яблонская решилась.
В квартире Андреевой оказалось неожиданно многолюдно — у нее жила семья эвакуированных из-под Нарвы. У маленькой железной печурки сидели несколько укутанных женщин. У всех были темные исхудавшие лица. Сама Андреева тоже была темная и очень постаревшая. Софья Борисовна сидела обессиленная, не раздеваясь, уже ни на что не надеясь, жалея, что потратила столько сил, чтобы добраться сюда. Все-таки она предложила божка.
— Какие теперь божки! — развела руками Андреева.
— Да, конечно, — согласилась Софья Борисовна и долго еще сидела, страшась вернуться домой с пустыми руками.
В передней она все же не выдержала. Клонясь куда-то к рукам Анны Донатовны, умоляла помочь — не ей, больному ребенку.
— Вы же видите — мы все едва живы, — глухо говорила Андреева.
Обе они устали от этой сцены и сели на какие-то стулья, и сидели, поникшие, молча.
Софья Борисовна была уже на лестнице, когда ее догнала, задыхаясь, Андреева, отдала ей кусок хлеба и несколько кусочков сахара.
Софья Борисовна расплакалась.
— Возьмите! — совала она в руки Андреевой божка.
— Но — зачем?
— Возьмите — он приносит счастье!
…Вскоре Яблонских эвакуировали.
Много лет спустя Софья Борисовна, вспоминая ту зиму, говорила своим знакомым:
— Я не суеверна. Но маленький божок так же, как когда-то деду, спас моей Танечке жизнь.
И Таня, молодая изящная женщина, прибавляла, улыбаясь:
— Я умирала, как маленькая святая! И как маленькой святой, жизнь мне спас божок!
Однажды кто-то из давних знакомых, не знавший этой историй, спросил:
