В середине жизни, бездомной, нескладной,
После всех городов и стран
Он пришел к подножью горы Альванда
В независимый Хамадан.
Когда-то глядевший с высот из тумана,
Языческий лев коптится в пыли.
Перечеркнуто имя твое, Экбатана,
Бывший древний город мидийской земли.
Тебя Искандер Македонский когда-то
Сделал одной из своих столиц.
Ибн Сина глядит на твои квадраты,
На развалины славы, павшие ниц.
Он спешил сюда не к шумному пиру.
Его ждет больной хамаданский эмир,
Длинноименный, как все эмиры,—
Шамс ад Даула абу Тахир.
Чем он славен?
Ибн Сина видал по дороге,
Как поля горят, как люди бедны,
Как плетками требуют с них налоги,
А богатство в лачугах — четыре стены.
Он видел несчастных, боящихся света,
И было неведомо, сколько им лет,
В чужой, перетянутой вервием, ветхой
Одежде, давно потерявшей цвет.
Любовь, красота — все, казалось, им чуждо…
Шла всюду за ним и гнала покой,
Лепешку выпрашивая, девчушка
С прозрачной, как лепесток, рукой.
Он сам, как она, пристанища ищет,
Как все эти люди, бесправен он сам.
Порой по неделе без крова и пищи,
Он шел по безлюдным горючим пескам.
…Шамс безбород, круглощек и розов.
Сказал он басом, щурясь на свет:
— Я знаю, ты врач и ты философ.—
И сразу эмир перешел на фальцет:
— Все врачи мои — неучи,
все придворные — воры.
Голосят, меня заживо хороня.—
Он привстал на подушках, как влез на гору,
— Ты назло им спасешь меня! —
Ибн Сина оглянулся на них, непонятных.
Он искал глаза, а увидел взамен
Богатых халатов цветные пятна
На алом шелке эмирских стен.
Все сжались. Эмир зашелся от боли.
Боясь и не понимая ее,
Он кричал, что живот ему рвет и колет
Кинжала безжалостное острие.
А на скатерти перед носителем власти
Все от сайгаков до перепелов,
В затейливых вазах мудреные сласти,
Вино и в янтарных подтеках плов.
Ибн Сина подал знак — и толпа отблестела,
Откатилась, пятясь и глядя в пол.
Он ощупал эмирово тучное тело,
Словно узел боли и страха расплел.
Сталь кинжала как бы переломилась,
Высшей силой отведена.
Врач объяснил:
— Болезнь эмирова
От жирной еды и большого вина.—
Он хлопнул в ладоши.
Поварам удивленным
Приказал убрать всю снедь побыстрей,
А подать сюда чашу пустого бульона
И горсть обезжиренных сухарей.
Шамс пробурчал:
— Сухари — отрава.—
