Ерзал весь, словно он танцевал.
А пока его кони и люди кольцом
Обвели, не приблизясь, привал.
Ибн Сина покосился на нож и копье.
Усмехнулся.
— Ну что ж, не робей.
Вот, палач, беззащитное сердце мое.
Никуда не пойду я. Убей.
— Ищешь смерти? — Палач заглумился. — Не тут!
Не спеши… Как могу я посметь!
На кол, в петлю, в костер — коль захочет Махмуд,
Веселее придумает смерть.
Это просто — убить. — Всадник спрыгнул с коня.—
Нож мой маленький весел и шустр.
Но сначала ты вылечить должен меня —
Я, как пес шелудивый, чешусь.—
Закатал он свои шаровары.
— Гляди!—
Грудь рванул, безутешен и лют.
На ногах раскорябано все, на груди.
Всюду смрадные струпья гниют.
Ибн Сина усмехнулся.
— Хватай же свой нож
И от собственной смерти беги!
Завтра заживо сам ты, злосчастный, сгниешь.—
А палач прохрипел:
— Помоги!
— Я не тот, — повторил Ибн Сина, приглядясь,
Словно язвы и струпья ценя. —
Если все-таки дам я волшебную мазь,
Ты оставишь в покое меня?
— Неужели поможешь? — воскликнул палач
И упал на колени в песок.
В грубый голос вплелись полустон-полуплач.
Банку с мазью он взял, как цветок.
Открывая ее, задрожала рука —
К этой банке нелегок был путь.
Воспаленную грудь он помазал слегка —
Чудо! Больше не чешется грудь.
Все палач получил…
Джузджани рассчитал:
—Вот сейчас он возьмется за нож.
Между ним и учителем юноша встал.
— Не его, а меня ты убьешь.—
А палач повернулся к пустыне спиной,
— На коня! — И, пригнувшись, в намет.
Только крикнуть успел газневийцам:
— За мной! Мы ошиблись опять. Он не тот.
Ибн Сина поглядел им устало вослед.
— Сумасшедший… — сказал Джузджани.
Ночь рассыпала звездный обещанный свет,
И пошли по пустыне они.
Ни гроша за душой, ни огня впереди.
Вместо золота звездная медь.
Только можно дышать, только можно идти
И на желтые звезды глядеть.
