— А-а-а-а… брось, для тебя полтора рубля были уже хорошие деньги. — Ее голос выражал твердую уверенность в том, что ее послушному Францу, охваченному пламенем ярости, которая ощущалась даже здесь, наверху, во всяком случае сегодня, на чердак не попасть.
— Та часть рукописей, которая принадлежит мне… нам, оценивается более чем в восемьдесят тысяч долларов, — голос Франца сорвался на фальцет, — мама, в чем дело, объясни, почему ты мне не даешь ключ от чердака, почему мне нельзя туда подняться, что ты там прячешь, что я не должен знать?
— Успокойся, — старуха решила зайти с другого конца, — весной у нас был пожарный инспектор и велел убрать с чердака весь хлам, особенно он обратил внимание на эти старые, никому не нужные книги и тетради. Я знаю, что ты все тщательно отобрал из них все необходимое тебе, когда переезжал отсюда, а из оставшегося кое-что отобрала Берта, но очень немного. Остальное я сожгла, все до последнего листика. — Я поразился ее изобретательности, с какой она обвела вокруг пальца своего Франю.
Внизу наступила долгая пауза, слышались грузные шаги: видимо, Франц ходил по комнате, переваривая столь тяжелую для него утрату.
— Ну что ж, — наконец заговорил он, убитый горем, — я сам виноват, надо было смотреть чуть дальше своего носа, наверное, только такой дурак, как я, смог бросить без присмотра старинную рукопись, но кто же мог знать? Это же Сальери!
— Не расстраивайся, сынок, ты же не умрешь ведь с голоду без этих проклятых рукописей, черт с ними, с долларами, здоровье и нервы не купишь ни за какие доллары. Франя! Вспомни, я тебе много раз говорила: умный еврей не должен переживать из-за потери денег, а ты ведь у меня умный, ты же знаешь, мы все тобой гордимся, даже Гальперины.
Очень похоже на то, что Франца осенило:
— А как ты думаешь, может быть, Берта забрала их себе, она ведь с детства была такой практичной.
— Вполне возможно, — слишком поспешно согласилась ст. Зина, — я спрошу у нее. А что ей сказать, если ЭТО у нее? Чтобы она вернула тебе?
Франц был в явном замешательстве:
— Ну… скажи ей, что рукописи стоят денег, и если она захочет их продать… пусть она их отдаст тебе, а ты сходи к Солодчикам и позвони мне.
По-видимому, сама мысль о том, что деньги могут попасть к ненавистному гою, уведшему у него, Франца Менциковского, единственную дочь, была невыносима, и он вскоре распрощался.
Проходя верандо, й он несколько замешкался, и я ощутил его огненный взгляд, брошенный на непонятно какого дьявола запертый на замок люк, а на чердаке долго клубилась запущенная им лютая злоба на всех этих бездельников и дармоедов из пожарного управления, шарившихся по чужим чердакам.
