— Андрей, дай хоть на спину перевернуться, — как можно миролюбивее обратился я к нему.
Малой вздрогнул и вытаращил на меня глаза. Глаза, какие бывают только у детдомовских детей.
Удар по голове вроде не лишил меня дара угадывать имена.
— Так, значит…
— Конечно, — заторопился я, не давая ему опомниться, — тебе что, не сказали, что тот уже в ментовке?
— Не-е-е-т, — он покачал головой в полном замешательстве.
— Эх, ты, растяпа, и связать-то не можешь как следует. — На этот раз школа Геббельса не подвела: мои руки были свободны.
Паренек испуганно пятился к двери. Я сел на ковровой дорожке, потирая затекшие кисти рук:
— Так что тебе обещали, напомни, у меня все из головы вылетело после твоего церемонного приветствия.
— Я… «Ямаху»… извините меня, пожалуйста, я же не знал.
— Да чего уж там. Я тоже хорош, вместо «Ямахи» «Яву» тебе пригнал.
Меня захлестнула жалость к съежившемуся от страха мальчику.
Достав ключи зажигания от Матильды, я бросил их в его сторону.
От волнения он выронил их, поднял, снова уронил и наконец, схватив их обеими руками, прижал к груди. Его лицо выражало всю гамму чувств от постоянной, присущей всем детдомовским, недоверчивости до бурной, редко испытываемой радости.
— Старый дуб возле канавы знаешь? — спросил я, ощупывая карманы. Он даже не догадался обыскать меня. Все было на месте, в том числе ПМ за поясом.
— Знаю, — закивал он головой.
— Вот там, за дубом она и стоит.
— Почему «она»? Это же мотоцикл.
— Потому что «Ява», и звать ее Матильда Ивановна. Если хочешь, иди посмотри, только сейчас, на ночь глядя, не пригоняй ее сюда, не поднимай суматохи, до утра она никуда не денется. — Я не сомневался, что он не отойдет от нее всю ночь.
Распутав на ногах веревки, я сел на стул возле письменного стола. Паренек мялся у двери, порываясь, очевидно, как можно скорее оказаться возле Матильды.
Я попросил его рассказать подробнее, каким образом он оказался здесь в засаде.
Детдомовская ребятня резвилась возле «озера» на большой поляне примерно в километре от усадьбы.
Никто из них не обращал внимания на стоявшую на краю поляны темно-синюю «шестерку», в которой находились трое. Сюда частенько заезжали в хорошую погоду жаждущие провести время на лоне природы, пожарить шашлыков, срубив для костра березку, выпить и вообще покуражиться.
Андрей не знает, почему этот человек (уже при самом поверхностном описании которого скупым мальчишеским лексиконом мгновенно возникал образ Юрки) выбрал именно его и, отозвав в сторону, объяснил ему, что за Эльзой охотится маньяк-убийца и т. д. и т. п.
