— Ну как же, — воодушевился я хорошим началом, — вон на дорожках, прямо перед подъездами елочные ветки валяются, как будто нарочно накидали.
— Нарочно и накидали, милок, ты вроде похож на русского, а таких простых вещей не знаешь, — она вновь смерила меня взглядом, казалось, ее вот-вот стошнит от отвращения. — Нарочно и накидали, женщину сегодня хоронили, вон из того подъезда, где лифт не работает, из-за него, проклятого, и померла, собака ничего, хоть бы что, а она померла позавчера в лифте.
— Разбилась, что ли? — насторожился я.
— Если бы. — Она покачала головой, словно осуждая покойницу за то, что та не посоветовалась с ней, как лучше помереть. — Трос оборвался, да лифт-то не разбился, а вроде бы как на подушку шмякнулся, она и померла от страха. Вышла, называется, с собачкой погулять, сунулась в лифт, а трос возьми да и оборвись, ни царапин, ни ссадин, ни ушибов, со страху померла, сердце не выдержало, пока летела с шестого этажа, царствие ей небесное, вечный покой. Хорошая была женщина, не старая еще — шестьдесят лет всего было, незамужняя, одна жила, собачку держала, пуделя карликового, сама работала в театре бухгалтером, работники из театра и хоронили. Анной Георгиевной звали, хорошая была женщина, душевная. А лифт специально не ремонтируют — все комиссии ходят третий день. Комиссии ходят, а человека-то нет…
Я ее уже почти не слышал.
Выносной лифт, остановленный надолго на первом этаже — идеальное место для вооруженной засады! Все пять подъездов под прицелом и выход так же в парадную дверь на улицу…
Теперь все встало на свои места, сориентироваться стало значительно проще, сориентироваться, чтобы самому не попасть под пули.
Старушка еще говорила что-то насчет легкой смерти, о том, как плохо оказаться больной на руках у своих близких, как, например, в тридцать четвертой квартире женщина парализованная седьмой год лежит, с дочерью замужней живет, у которой детей двое и муж, вроде бы не пьяница, а нет-нет да и нажрется, все в одной комнате, а квартиру который год обещают…
Отдав остатки мороженого болтавшейся неподалеку дворняжке с большими грустными и доверчивыми глазами, пробормотав старушке невнятные извинения по поводу нехватки времени, я вышел на улицу и свернул к троллейбусной остановке.
Подходя к общежитию, я увидел такси Толика. Заметив меня, он вышел из машины и кивнул в сторону дворика, где мы с ним переписывались вчера. Там так же, как вчера, резвилась ребятня, лишенная возможности жить летом на даче или в деревне у бабушки, в тени канадских кленов покоилась пара колясок с младенцами под присмотром молодых мам, лениво беседующих между собой.
