Мой Кент | страница 32



— Вы говорили, нам пора расстаться, что вам наскучила моя шальная жизнь…

На перекрестке было всего два жилых дома.

Каждый из них в виде буквы «Г» стоял одновременно на двух улицах. В каждом из них было по шесть этажей, выносные лифты и по две двери в подъездах. Двери, выходящие на улицы, были заколочены, наверное, с тех пор, когда исчезло с лица земли многочисленное племя настоящих московских дворников.

В один из дворов можно было въехать с двух улиц, к тому же рядом с ним блистал современным дизайном новый девятиэтажный дом, создавая своим наличием архитектурный ансамбль со старым домом в виде буквы «П». Двор был большой, просторный, с многочисленными садовыми скамейками, столиками, похоже, для игры в домино и сопутствующих ему мероприятий.

Другой дом не имел близких соседей, зато во дворе имелся огороженный остатками чугунной ограды прямоугольник, размерами почти во весь двор, оставляя место только для пешеходных асфальтированных дорожек, прямоугольник голой бесплодной земли без единой травинки с чахлыми невысокими и запыленными деревьями неизвестной мне породы. Садовых скамеек не было ни одной, лишь валялись два деревянных ящика. На одном из них сидело худосочное существо женского пола неопределенного возраста, неприязненно наблюдая за маленькой лохматой собачонкой, сосредоточенно исследующей лабиринты таинственных запахов.

Ближайший дом, не менее старый, отстоял метров на пятьдесят, почему-то отгородившись от углового высоким кирпичным оштукатуренным забором.

На других углах перекрестка жилых домов не было — на одном стояло стандартное четырехэтажное здание средней школы, обнесенной забором из стальных прутьев, имеющих наконечники боевых пик, — на другом одно из бесчисленных столичных НИИ.

Мужественно выстояв длинную очередь за мороженым, я направился во двор архитектурного ансамбля «П» и пристроился на одну из скамеек, на которой уже восседала единственная во дворе старушка в цветастой ситцевой кофточке с короткими рукавами. Она сидела, сложив руки на груди, с выражением на лице, словно когда-то давным-давно ей дали понюхать что-то крайне непристойное и с тех пор ей никак не удавалось согнать с лица гримасу отвращения.

— Что-то у вас дворник от рук отбился, — начал я напрашиваться на долгий душевный разговор.

Она, глядя на меня искоса из-под нахмуренных бровей, смерила с головы до ног, оценивая, стою ли я ее внимания:

— Да нет, милок, у нас дворничиха очень порядочная женщина, каждый день убирает и подметает, да и сынок ей все время помогает, хороший такой мальчик, даже в пионерский лагерь на лето не поехал, буду, говорит, маме помогать, а путевку-то им бесплатно давали — отца у них нету. А с чего ты взял, что дворник у нас плохой? — Она смотрела на меня со своей брезгливой гримасой, как будто я и был тем самым, непристойным, что она когда-то понюхала, может быть, даже попробовала на вкус.