В «Дневниках вампира» вампир Дэймон прямо заявляет, что убийство людей составляет важную часть его идентичности, его личности, от которой он не собирается отказываться.
«Почему ты убиваешь людей?» — спрашивает вампира его подружка-девушка, которой он закусывает сразу же после этого разговора. «Потому, что мне это нравится», — отвечает ей вампир. «Такова моя природа, я таков. <…> Но она хочет, чтобы я стал лучше, чем я есть, что означает, что я не смогу оставаться тем, кем я являюсь в действительности. Ты видишь, в чем состоит моя проблема?»[21]
Такое ничем не омраченное отношение вампира к человеку как к пище — очевидное новаторство по сравнению с вампирской классикой или вампирскими текстами предшествующих эпох, где покушения вампиров на жизнь героев-людей рассматривались как преступления, как ужасающая аномалия, нарушающая естественный порядок вещей и моральный закон.
Характерно, что современные монстры не являются развитием идеи сверхчеловека в том смысле, в каком она подразумевала преодоление человеком своих возможностей в рамках его сугубо человеческой природы. Напротив, в наши дни эта идея приобрела новый смысл: сверхчеловек — это далеко превосходящий человека нелюдь, существо принципиально иной, нечеловеческой природы, до которой человек никогда и ни при каких условиях не сможет дотянуться. Этот аспект не случайно иронически обыгрывает Пелевин в подзаголовке своего романа «Повесть о настоящем сверхчеловеке», показывая, что настоящим «сверхчеловеком» в наши дни может быть только вампир.
Следует особо подчеркнуть, что современные нелюди, в том числе и вампиры, не являются аллегориями человеческих добродетелей и пороков, как животные в баснях Эзопа — Лафонтена или говорящие зверюшки народных сказок[22]. Нелюди ничего не репрезентируют и ни за что не стоят в текстах, кроме самих себя. Их единственная функция состоит в том, чтобы отрицать значение человека как достойного предмета искусства и как эстетического идеала. И именно это — отрицание человеческой природы и ее значимости, выражение глубокого разочарования в человеке и его способностях — стяжает симпатии и публики, и писателей, и режиссеров.
Не стоит забывать, что вампир, выдвинувшийся на роль нового эстетического идеала, — это не нейтральный персонаж. На протяжении столетий этот образ, так же как и образы других крайне популярных нелюдей — оборотней, ведьм и т. д., олицетворял мистические силы зла, несущие гибель людям. В вампирских текстах, предшествовавших последнему тридцатилетию, борьба человека с монстрами и победа над ними была тем, чему сопереживали и чему радовались читатели и авторы. Идеализация нечеловеческих монстров — нелюдей означает важный шаг на пути радикального отрицания людьми ценности человечества.
