И он ушёл, играя темляком шашки и звеня новенькими шпорами.
— Знаем, где деньги, — сказал Авдеев ему вслед, — шкура со шкурой всегда столкуются… С нищих грабят…
Долго ещё гудели гусары, а на вечерней уборке вернувшийся с мороза Авдеев оттирал уши и нос, чистил Чурила, переминавшегося с ноги на ногу, и говорил Мармору и Корнилову:
— Житья нет вовсе. Под городом живём — города не видим. Сахар задерживает. Банные, чайные, амуничные прикарманил, бьёт нашего брата…
— Чего столпились! — закричал вахмистр. — Иди по лошадям! Я за вас чистить буду?..
Ему в спину поднялись три кулака.
Лошадей сгоняли на водопой, потом притащили соломы, потом насыпали лошадям овса, потом ушли из конюшни.
Сквозь щели дул ледяной ветер. Звёзды были большие, как конские глаза. В эту ночь только Облигация, Чайничек и Чирий путешествовали по конюшне. Чурило печально стоял в углу станка и тёрся о стенку головой.
— Чем кормишь? — закричал Авдеев кашевару. — Гнилой чечевицей кормишь!..
— Поешь и такую, — ты, брат, не Клеопин, чтобы курицей питаться, — огрызнулся кашевар. — Если завтра привезут из города провиант, — может, какой гнилой козёл перепадёт, — я тебе форшмаку состряпаю… Теперь и на войне чечевицу жрут…
— Так и жри сам, — сказал Авдеев, встал с места и вылил весь бак в бочку для помоев.
— Сыт ты, значит, паренёк, — начал кашевар. — А за такие штуки можно и эскадронному сказать…
— Пойди, — закричал Авдеев, — скажи ему, иди, кухонная крыса!
Кашевар Петрушкин отступил, серея, и стал бить кулаком о стол от злости.
В эту минуту протяжный и гулкий звук трубы зазвенел между конюшен.
Все встали из-за столов.
Трубач играл сбор.
— Тревога! Что это значит? Тревога!
Солдаты бежали со всех сторон, перекидывая на ходу винтовки за плечи, звеня противогазами и шашками, застёгиваясь и ругаясь впопыхах.
Лошадей седлали как на пожар. Чирий ещё жевал овёс, когда ему в рот въехал мундштук. Облигация валялась на полу, и её подняли ударом в бок. Чурило стонал от боли и мычал, но Авдеев был беспощаден. Чайничек ударил ногой Корнилова и получил по лбу потниковым ремнём.
Переполох стоял страшный. В самый разгар переполоха над всем грохотом вырос Седов.
— Куда едем? Что значит тревога? — спрашивали его.
— Не разговаривать, — кричал Седов, — смирно!
Он был бледен и нелепо размахивал руками, чего с ним никогда не случалось.
— Выходи без лошадей — стройся!
Гусары стояли в смятении от неожиданности. Тишина висела над рядами эскадрона. Ни одна винтовка не звякала.
