— Ухо отрубил, ухо отрубил!
Авдеев посмотрел, растерявшись, на коня. Правого уха как не было. Тонкие струйки чёрной крови замёрзли, и брызги её запеклись на его шашке. Слез Авдеев печально и повёл коня в лошадиный лазарет, на перевязку. В лазарете кашляли, зевали и стонали лошади.
— Калеку привёл, только и знаете калечить, — сказал ему старый ополченец в разорванной папахе, потряхивая сивой бородёнкой.
— Сам ты калека, — зашипел Авдеев, — подавай фельдшера.
— А вот и не подам, — отвечал ополченец, — не лайся, не на такого напал…
— Шантрапа, — закричал Авдеев, — зарублю! Раненому отказываешь…
Человек в халате вышел из станка с громадным деревянным градусником на верёвке и строго сказал ополченцу:
— Опять недоглядел за четвёртым номером; опять температура сорок градусов…
Ополченец откашлялся и ответил:
— А по-моему, четвёртому номеру как раз помирать пора.
— Давай пациента, — приказал человек в халате, увидев Авдеева.
Пациента подвели к нему. Чурило волновался уже потому, что рана оттаяла и сильно чесалась. Белый халат ему вовсе не понравился.
Фельдшер вынул из кармана палочку с верёвочной петлёй и стал накручивать Чурилину губу на палочку. Искры посыпались Чурилу на нос. Он так остолбенел от этой незаслуженной боли, что забыл, как переставлять ноги. Фельдшер дал держать палочку Авдееву, а сам промыл карболкой рану, намазал её густой белой мазью и сказал спокойно:
— До свадьбы заживёт…
Чурило, удручённый, вернулся в конюшню. Напрасно слева дёргал его за гриву Чирий, а справа беспокоился Чайничек. Чурило растерянно взглянул на них и отодвинулся в сторону.
Между тем вахмистр Седов сказал Авдееву:
— На два часа закатал тебя под шашку Клеопин за ухо…
Клеопин был командиром эскадрона.
— А мне наплевать, — ответил Авдеев, — постоим как шёлковые.
— Да только Клеопин велел перед его домом стоять…
— Как перед домом! На морозе? Права не имеет — пятнадцать градусов мороза! Ветер! Я же замёрзну…
— Пойди поговори с ним. Он всегда особенное любит. Говорить тут не приходилось…
— Ладно, — пробурчал Авдеев, — поедем на фронт, я тебе первую пулю не пожалею!
Гусары обступили вахмистра.
— Седов, а Седов, когда же банные деньги будут? За амуницию тоже полагается.
— А разве я знаю? — усмехнулся Седов. — Не напирай.
— А кто же знает? По тридцать копеек на человека — это, брат, на махорку в самый раз. Кто их зажилил?
— Пойди спроси у Клеопина…
Солдаты начинали шуметь.
— Смирно! — закричал вахмистр. — Время военное. Бунтовать ещё вздумаете!
