Аракуш | страница 9



Но, когда я вынимал аракуша из-под сетки и сажал в западок, я сделал это с великолепной выдержкой, не хуже Авдеича, и, заперев вертушку западка, я не забыл замотать её суровой ниткой, чтобы не открыл как-нибудь дверцу аракуш, когда начнёт биться.

А он начал биться сразу всей грудью.

До чего ж он был тогда горд, этот маленький король певцов…

Только что пойманные синицы бьются отчаянно: они мечутся, кричат, шипят, пробуют выломать спицы, клювом долбят дерево клетки изо всех сил и разбивают иногда головку до крови, но всё это как-то по-женски, скорее театрально, чем глубоко возмущаясь, и привыкают быстро. Сильно бьются жаворонки и юлы: эти растопыривают крылья, всё стараясь взлететь кверху, и ударяются о крышу клетки. Для них у птицеловов и свои клетки с холщовым верхом. Соловьи бьются, как маятники, равномерно: прыг-стук, прыг-стук, влево — раз-два, вправо — раз-два… Для соловьёв «заночняют» клетку со всех сторон чем-нибудь чёрным…

По-разному бьются разные птицы…

Но я никогда не видел, чтобы хоть одна билась так страшно, так беспощадно к себе, как бился аракуш. Он бился весь остаток дня и всю ночь, опрокидывая банку с водой, расшвыривая муравьиные яйца в кормушке.

Отец хотел выпустить его на волю, и утром я понёс западок со своей добычей к Авдеичу.

Я застал старика дома; он чистил клетки.

Западок с аракушем был у меня обёрнут старой моей рубашкой, и я поставил его незаметно около самых дверей.

— Авдеич, — сказал я оживлённо, но не восторженно, — хочешь поймать аракуша?

— Всякий хочет, — отозвался Авдеич.

— Нет, ты скажи как следует — хочешь?

— Всякий хочет, — повторил Авдеич, подсыпая чижам семени.

— Ну хорошо… Пусть всякий ещё только хочет, а я уже поймал, — не мог выдержать я длинных объяснений.

Авдеич поглядел на меня очень внимательно.

Мне ли не хотелось его удивить? Но он не удивился и теперь, он только сказал:

— Мелешь зря!

Тогда я схватил западок свой и сдвинул с него рубашку:

— Вот он!.. Гляди!

Аракуш забился остервенело.

Я заметил, что у него уже сбиты перья на темени и голова в крови, но мельком это заметил. Я весь впился в белые глаза Авдеича: обрадуется? Удивится?

И сказал Авдеич презрительно:

— А-ра-куш тоже… Ка-кой же это аракуш?

— Не аракуш?.. А кто же?.. Кто же?.. — вошёл я в азарт.

— Совсем даже и звания нет!

— А кто же?.. Говори, кто же?

— Называется — пёстрый волчок.

— Вол-чок?.. Что ты?.. Волчок… Не знаю я волчков!..

Я действительно от того же Авдеича отлично знал этих осенних птичек с красными грудками и хвостиками, вечно дрожащими.