В этом шалашике, скорчившись, стараясь не повернуться, я его ждал.
Какая дремучая чаща был этот бурьян!.. Сколько здесь было необычайного!..
Но меня занимал только он, мой аракуш… Несколько раз мне удавалось на него взглянуть — только взглянуть: он мелькал, как молния… Раза два он садился на ветку татарника над током, но, донельзя осторожный, вздёрнув хвостиком, нырял в гущину.
Я ждал самоотверженно несколько часов — только глаза в щель шалашика да правая рука на бечёвку лучка.
Жарко было; от татарника шёл дурманящий запах; пчёлы гудели сплошь. Кузнечики (серенькие птички) стучали кругом вперебой, как молоточками, а иногда садились на мой ток клевать муравьиные яйца. Я их спугивал, чуть шевеля бечёвкой, и всё досадовал на себя, что насыпал только две пригоршни яиц: если бы больше, кузнечик, может быть, приманил бы и аракуша… Бойкие, вертлявые, куцые ореховки тоже прыгали на току, но приходилось сгонять и их: поклюют все яйца, и на что же тогда пойдёт аракуш?
Между тем он, аракуш, представлялся мне здесь же, совсем близко: невидимый для меня, он сидит и наблюдает за моим током и лучком желтобровыми, большими, как и у соловья, гордыми глазами… Пусть думает, что вся эта новость в его царстве только полезна для него, а не опасна: поклюёт он своё лакомство и слетит, как кузнечик, поклюёт и слетит, как ореховка…
У меня уже задеревенело всё тело и в глазах пошли круги от напряжения, когда он, мой аракуш, наконец сел на ток… Осторожный, он вспорхнул было тут же, но через минуту сел снова и начал жадно клевать.
И я накрыл его…
Я и теперь отчётливо помню ту мою радость, в которую даже не верилось в первый момент, от которой захватило дыхание, но передать её не могу — не вмещается в слова.
Помню, как я бежал к лучку, под которым присел ошеломлённый красавец. Конечно, я смотрел только на лучок, а не себе под ноги, — я за что-то зацепился, упал с размаху, сильно зашиб колено, но тут же вскочил и, добежав, накрыл его, вспорхнувшего под сеткой, своей фуражкой, а из-под фуражки просунул к нему руку.
У него колотилось сердце, как у меня…
Минуты две я приходил в себя, пересиливая радость…
Его нужно было посадить в западок, но западок стоял в моём шалашике, и я боялся: не донесу, выпущу из дрожащих рук.
Наконец сказал вслух:
— Принесу западок сюда… в западок.
Помню, за западном шёл я боком, «примыкал», всё время косясь на лучок и свою фуражку, а с западном опять бросился прыжками к лучку.
