До родины доходила тогда весьма скудная информация о судьбах отдельных изгнанников, общественное мнение волновали сообщения о нищете и, вероятно, сплетни о всякого рода чрезвычайных происшествиях. Комментарии однако бывали спокойными. «В общем и целом поведение изгнанников достойно сана священника, однако при столь большом количестве не может не быть исключений». Ксендз Юлиан Нагродский, ссыльный из Могилевской епархии (он не был в Тунке) женился и живет в Красноуфимске в Пермской губернии, – сообщала газета «Вядомосци Косцельне» в феврале 1877 года. В феврале 1873 года он женился на Ольге Коструба-Корыцкой, двадцати одного года, предварительно приняв православие, что зарегистрировано как губернскими, так и церковными властями. Мы не знаем, имели ли – помимо упоминавшегося уже Юзефа Климкевича, – подобные случаи место в интересующей нас группе тункинских ссыльных.
А повседневное существование изгнанников заключало в себе целый спектр разнообразных историй, поступков и позиций ксендзов, порой не согласующихся с общепринятым стереотипом «ссыльных-мучеников» – поведения недостойного, о котором прекрасно знали в узких кругах и сведения о котором «не выносились из избы». «Вечером я узнал о смерти ксендза Станислава Буковского, бывшего филиалиста из Августовской епархии, – писал в своем дневнике отец Климович в Спасскев декабре 1875 года. – С этим священником я познакомился в 1868 году в Акатуе в Сибири. Он прибыл в эту тюрьму из Сиваковой (той деревни, где разместили несколько сотен наших политических узников по причине переполненности политическими заключенными всех имевшихся за Байкалом тюремных помещений). Ксендз этот был трудолюбив, делал что мог, например, занимался столярным ремеслом, но злосчастный порок – пристрастие к водке – ускорил его кончину в местной тюрьме. Спасибо Господу, что он успел по-христиански и по-католически окончить несчастное свое существование в изгнании.
Болезнь началась с отеков ног, затем – воспаление мозга, и через несколько дней ужасных страданий он отошел в мир иной. На пятый день мы опустили нищенский гроб с его телом в землю, рядом с могилой светлой памяти Качоровского. В тот же день я отслужил службу за упокой души его. Recipiens ex manu Dei lacrimas [Принимая слезы из руки Господа]».
Спустя три года тот же Климович писал: «День 15 апреля начал[ся] для меня неожиданным и неприятным предзнаменованием, поскольку сначала я вынужден был съехать с квартиры, в которой прожил почти два года […]. Я испытал огромное огорчение, столько лет прожив в неволе рядом со своим товарищем и братом по ордену, а теперь будучи вынужден с ним расстаться по причине его похождений с одной […] женщиной, с которой он связался и поселился отдельно. Так сие презренное существо разрушило наше братское сосуществование в изгнании, продолжавшееся с 1863 года аж до 1878-го. На некоторое время я перебрался к товарищам, ксендзу Щепаньскому и Помеховскому, и с ними довольно весело и приятно провел праздники. 21 апреля Пас[ха]». Этим братом был семинарист, доминиканец из Варшавы Ангел Сосновский.
