Между тем, лагерь был свернут, дружина приготовилась покинуть несчастливое место. Харцеры в тягостном молчании сели на велосипеды. Перед этим они тщательно загасили костер, подобрали останки велосипеда. По команде вожатого тронулись в путь. Ночь была непроглядная, безлунная. Еще вчера погожее небо подернулось тучами. Редкие звезды, костры богомольцев и светившиеся окна монастыря были для ребят первыми ориентирами. Немного погодя дорогу осветили мощные фары моторизованного полицейского наряда. Шуцманы сидели у них на хвосте, следя за каждым их движением, каждой сменой направления и поведением во время остановок. Около часа сопутствовал им ослепительный, зловещий, словно пронизывающий насквозь, луч света. Многое от этого пробега врезалось в подсознание Станислава Альтенберга, особенно эта яркая световая полоса. Еще долгие годы она преследовала его в снах, гоняясь за ним, донимая ощущением невозможности уйти в отрыв.
Когда он подъезжал к своему дому, чуть брезжило. Ветхое одноэтажное строение, поддерживаемое подпоркой, с залатанной толем крышей, выступило из мрака. Во дворе, к брандмауэру соседнего здания, лепились рядком клетушки-сараи. Отперев висячий замок, Станислав втолкнул в один из них велосипед. Соседские почтари уже начинали ворковать в высокой голубятне. Их приглушенные голоса напоминали бульканье воды в засоренной раковине. Станислав запер сарай и вошел в сени. Дверь ему открыла мать, тщедушная, болезненная женщина, мужественно боровшаяся с нуждой.
— Напрасно вставала, мама. У меня же ключ.
— Это ты? Почему в такую рань?..
Станислав не ответил. Подошел к крану, наполнил кружку и долго пил воду. Гнали вовсю — отсюда и жажда. Не отрываясь от кружки, он огляделся. В кухне у кафельной стенки сушились кастрюли. Это Кася всегда их так расставляет. Теперь она спит на его постели. У них две кровати, и обычно сестра ложится с матерью. Станислав почувствовал, как он устал, поскорее бы лечь и уснуть.
— Чего она тут разлеглась, мама?
— Ты обещал вернуться послезавтра. Она всегда спит на твоей постели, когда ты в ночной смене. Разбуди, пусть переберется…
— Не надо.
Сестра. Глядя на нее, он всегда испытывал нежность. Пожалуй, никого нет на свете дороже сестры. Сколько раз он защищал ее в школе. Однажды даже чуть не исключили: наставил синяков немцу-задире. Тот ударил ее, да еще других подначивал поколотить «польскую жабу». Станислав тогда еще был маловат, но не простил этой «польской жабы». Как она с тех пор выросла. Стройная, высокая девушка… Недавно удалось пристроить ее в продуктовую лавочку к соседу-немцу. А то пришлось бы работать в прачечной, где быстро бы надорвалась, как мать. Значит, есть еще порядочные немцы на свете.
