— Им нужен я, — не соглашался я. — Какая разница, что нужно мне.
Но на работу не возвращался.
Однажды утром (накануне я остался у Хадиджи) мы с Рикой сидели за столом на кухне, я смотрел, как она болтает смуглыми ногами в крапчатых носочках, заглядывает в коробку с хлопьями, берет двумя руками стакан апельсинового сока, — очередной учебный день.
— Почему ты все время молчишь? — спросила Рика.
— Думаю о том, что будет дальше, — ответил я.
— Я пойду в школу, что же еще.
— После этого, — пояснил я. — Со мной.
— Ты вернешься домой и будешь грустить, да?
— Что-то типа того, — улыбнулся я.
— Мама говорит, у тебя какой-то период, — продолжала Рика. — Она мне так и сказала: “У Найноа сейчас трудный период, попытайся это понять”. — Рика произнесла это низким голосом, получилось смешно, она явно шутила, и раньше я уловил бы шутку, теперь же юмор превратился в чужой язык, на котором я когда-то бегло изъяснялся, а сейчас не мог вспомнить простейшие существительные и глаголы — вертится на языке, однако на ум не приходит.
— Твоя мама права, — только и выдавил я.
* * *
На работу я так и не вернулся, вдобавок лишился сна, украл со станции портативную рацию, принес к себе домой и целыми днями слушал вызовы, сообщения о нарушениях сознания и показателях жизнедеятельности, сухие отчеты скучающих парамедиков, описания мест аварий, я надеялся услышать ошибку наподобие той, что допустил сам. Неверно зафиксируйте шею, думал я, пусть интубатор застрянет в голосовых связках, забудьте проверить, расширяются ли зрачки. Ко мне приходили цвета, золотые, зеленые, серебристые пульсы умирающих сов в Калихи с их охотиться охотиться летать есть гадить есть спать прятаться охотиться летать летать, отравленных собак с их лиловыми и коричневыми тащить тащить стоять кусаться дышать лаять скулить дышать пить пить пить мучиться бежать бежать бежать, здешних пациентов, бури желтого яда в венах наркоманов, темно-синие воспоминания о последних совместных ужинах и долгих утрах в постели, пока кого-то не сбила машина. Снова, снова, снова и снова они приходили ко мне.
— Ох, — сказала Хадиджа, я вздрогнул, обернулся и увидел ее. Я стоял у себя в гостиной, прижав рацию к уху. — Ох, Найноа.
— Что? — спросил я и заметил ее взгляд. Она оглядела меня, комнату, и я сразу почувствовал, как жжет глаза, наверняка они все в красных прожилках, ощутил щетину на лице и отросшие волоски на шее, я не брился несколько дней, заметил вонь, скопившуюся у меня под мышками, и грязь на ногах, рваные пачки из-под печенья и лакрицы, четыре полупустых стакана с водой, общий запах квартиры: мокрая псина и кукурузные чипсы. Меня вдруг осенило, что утекло ведь уже немало времени, я повзрослел, не знаю, сколько дней я провел вот так, но все они были похожи.
