— Ты же вроде сама справляешься, — откликнулся я.
С кухни донесся лишь скептический смешок.
— Похоже, ты влип, — заметила Рика, не отрывая взгляда от телевизора.
— Она ничего не ответила, — сказал я.
— Ага, — сказала Рика. — Точно, влип.
Я взъерошил девочке волосы, она возмущенно увернулась.
— Ты-то откуда знаешь, — сказал я. — Тебе всего шесть. — И направился в кухню.
Там стояла Хадиджа, высокие скулы, ясные глаза, затейливые арабские серьги раскачивались, касаясь темно-шоколадной шеи, кудрявые волосы были забраны в привычный пучок на затылке. Она надела футболку с треугольным вырезом, но по-прежнему была в строгих черных брюках, обтягивавших ее толстые бедра. Хадиджа смотрела на карри так, словно оно ее оскорбило.
— Как дела?
— Карри чуть пригорело, — ответила она, обернулась и замерла, увидев меня. — Господи, Ноа.
— Что?
— Вид у тебя изможденный, — пояснила Хадиджа. — Я знаю, что мне не следует так говорить, но все же.
— Спасибо, — ответил я. — И раз уж мы говорим откровенно, эти брюки тебя полнят.
Она рассмеялась.
— Извини. Ну правда, Ноа, у тебя такой вид, будто ты пробежал марафон, причем на одних сигаретах. — Она прикрыла улыбку ладонью. — Даже не верится, что я это сказала. (Телевизор в гостиной болтал без умолку, на экране появились новые марионетки и какой-то гигантский робослон; кажется, они беседовали о том, откуда берется дождь.) Ты меня слышишь? — спросила Хадиджа, и я понял, что слишком долго таращился на экран. Она подошла ближе, коснулась моего плеча своим плечом — гладким и теплым, как щека.
— Я сегодня нашел собаку, — начал было я. — Она…
Хадиджа вопросительно подняла брови, положила руку мне на живот, и мне захотелось рассказать ей обо всем, но я вспомнил, что было в прошлый раз, когда люди меня узнали. Все соседи, кто слышал о произошедшем, сразу стали во мне нуждаться, и родители приносили домой банкноты…
Я покачал головой:
— Не обращай внимания. Такой уж я: вечно все преувеличиваю. Всё как обычно — дети-аллергики, наевшиеся арахисового масла, застрявшие на дереве кошки, симулянты, выдумавшие инфаркт, чтобы не сидеть в суде присяжных.
Хадиджа улыбнулась — вежливо, холодно.
— Я здесь, — сказала она. — И могу выслушать тебя.
— Знаю, — ответил я, но добавить мне было нечего.
* * *
После ужина Рика, чтобы ее не отправили мыться и спать, привычно пошла на хитрость: попросила меня поиграть на укулеле, которую я у них оставил.
— Поздно уже играть, — ответил я Рике. — Да и ты просишь меня поиграть, только когда хочешь от чего-нибудь отвертеться.
