Я понятия не имел, что с ним случилось, но в том, что он мертв, не сомневался, я чувствовал трупное окоченение, сковавшее туловище, его изгиб, жесткий, как тронутые морозом холмы, а когда коснулся трупа, то услышал внутри лишь лиловый и иссиня-черный шепот. Собака была давно мертва. Я все равно обшарил тело изнутри от носа до хвоста, отыскал рваную рану на черепе, раздавленном, вероятно, колесом автомобиля (впрочем, тут я мог лишь догадываться). Даже зажмурясь и устремив все свои силы в собачье тело, я понимал, что не справлюсь, оно не слушалось меня, как другие тела, с нетерпением дожидавшиеся моих путаных объяснений, чтобы исцелиться. Я снова подумал о том, что сказала Эрин, на что всегда намекали родители, чем мне суждено было стать, и еще больше сосредоточился, пытаясь уговорить жизнь показаться хоть на миг, чтобы мне было за что ухватиться. Что-то лопнуло в моей голове, отозвалось горечью, спину ожгло огнем, скрутило болью, я изо всех сил старался уговорить череп узнать себя, захотеть снова стать целым, но чувствовал лишь пустоту, а потом эхо пустоты.
Я нырнул глубже, забыл о себе. Непроглядная чернота, могу ли я что-то начать, я пытался, но тщетно, все равно что докричаться до озерного дна. Я поднатужился, все мое тело ухватилось за мысль, за желание жить, могу ли я вернуть сюда жизнь, и ты вернешься. Я ахнул, на секунду открыл глаза. Тот же серый проулок, стены в пятнах отвалившейся штукатурки, перед глазами плывут узоры, которые я видел внутри, под мышками, на шее, в паху болотца ледяного пота. Я снова сосредоточился, закрыл глаза, напрягся что было сил.
Мелькнула искра, что-то шевельнулось в собачьем теле, пробежала электрическая дрожь — все, что осталось от жизни, но хоть что-то, жизнь вернулась туда, где мгновением прежде не было ничего, я уцепился за нее и за раны — осколки черепа, кровавое месиво челюстей и зубов, — поднажал сильнее. Электричество вспыхнуло и погасло, собака в моем сознании потемнела, болела голова, я скрипел зубами, в носу что-то хрустело. Я не мог отступиться, нет, реанимировав хоть проблеск души. Я не убирал рук с собачьего тела, держал эти лапы, которые мягко ступали, сгибались, носили отчаявшееся голодное чрево меж темных цилиндров помойных баков, утешительного жара недавно припаркованных машин, — лапы, которые поддерживали дрожащее, привычно гадящее туловище, лапы, которые загребали, рыли, топтали мусор, которые бежали, настигая котят и крыс; этот зверь знал радость, ужас и время, и я могу вернуть его к жизни. Искра внутри превратилась в ровную струйку света, струйка в поток, и сияние залило тело животного, точно город после включения заново электричества.
