— Полста строк на первую страницу в кармане. С фотографией плюс. «Образцы вдохновенного труда показывает, ведя последние предпусковые работы, славный коллектив…»
— Ты гангстер пера, — сказал Павел. — Как же тебя в газете держат?
— А, брось! Кто не гангстер, тот тупой мул, как этот Михалыч, на котором ездят все, кому не лень. Или убежденный мул, как Федор Иванов.
— Как ты сказал — Федор Иванов?
— Убежденный мул. Такая жизненно необходимая категория. Без вопросов. На полном серьезе залит по уши своим металлом и, кроме металла, ничего в жизни не видит. Металлические мозги. А был когда-то простой, приятный мальчишка, слушал наши беседы…
— Да! — сказал Павел. — Скажи, долго еще у вас сохранялся кружок, когда я уехал?
— Нет, почти сразу и распался. Ты уехал, у Федора сломался велосипед. Он им в проволоку врезался, и рама — пополам, а сам в больнице лежал… А потом ведь все расползлись учиться, кто куда.
— Я вспоминаю наши встречи, словно это было вчера…
— Черт его знает, маленькие мы все прелесть, вероятно, потому, что все спрашиваем. А потом уже не спрашиваем, а утверждаем — и превращаемся в какие-то столбы.
— Себя ты к столбам не относишь?
— Себя я отношу к огородным пугалам. Но этим я горжусь, ибо пугало — это все-таки личность, неповторимая индивидуальность, и его ночной горшок на голове — личный горшок, совершенно не такой, как у других.
— А что случилось с Женькой? — спросил Павел.
— Женька отличная была девчонка, помнишь, блестящие глазки, стремления, мечты, кристальность. Теперь — непроницаемое лицо, глухая усталость от жизни плюс высокомерие. Ее личная жизнь не удалась — значит, виноваты во всем мужчины двадцатого века, злодеи. Она все поняла и решила жить в высокомерном одиночестве, под ручку не ходит, водку не пьет, гнусные предложения отметает. Ненавижу таких святых дур!
— Так злобно говоришь, — сказал Павел, — потому что это твои гнусные предложения отметены?
— Ладно, она женщина, не будем говорить о ней гадости. Самым человечным, реальным и остроумным оказался, как это ни странно, Миша Рябинин, любитель джаза. Все это, конечно, весьма относительно, но мыслит он трезво, хотя, к сожалению, дурак.
— У него были уникальные математические способности, что с ним стало?
— Ничего не стало. А он их применяет сейчас более чем остроумно. О, как применяет! Ух, торгаш, захапистый мужик, шкура! Я к нему иногда захожу, глушим коньяк. Мишка очень забавный, только жаль, что дурак, такой врожденный, без фантазии, и потому хоть и сволочь, но чересчур уж примитивная… Но кого я ненавижу по-настоящему, зверски — так это Селезнева Славку. Вот где мразь! Этакий розовощекий, бодренький трепач, фарисей, дармоед, лодырь, карьерист, лицемер, общественный благодетель!..
