— Вот я тебя продраю!
— Один только фактик, Матвей Кириллович! По старой дружбе!
— Иди, иди! К людям идите! Убирайтесь с богом!
— Извините меня, — искренне сказал Павел, — я думал… так лучше.
— А у нас не лучше! — ударил ладонями по столу парторг, так что подскочили телефоны.
— Бежим! — схватил Павла за плечи Белоцерковский. — Пока в шею не дали. Дочке привет, Матвей Кириллович! Как у ней зачеты?
— Выперли. Нормально, — сказал Белоцерковский в коридоре, обнимая Павла. — Вижу, я вовремя явился. Не обижайся на него, он добрый старик, но должность беспокойная. Иной раз и покричит, а в целом ничего, живой, на днях в клуб автолюбителей записался, говорит: «Как меня из-за всех вас прогонят, уйду на пенсию, куплю „Запорожца“, кто мне его будет водить?»
— Что он на журналистов зол?
— Да это я его замучил. Иной раз неохота по территории шляться, идешь в партком, фамилии, цифры списал — информация готова. Ну, он терпел, терпел, видит, что я совсем обнаглел… Отлично, Пашка, что ты здесь, гульнем же мы с тобой!
— Я ненадолго.
— Все зависит от того, как насыщать время. Пустые полгода не стоят единого насыщенного дня… Слушай, а давай свернем вот тут за угол, отличнейший магазинчик, и продавщица знакомая, она нам и стаканчик даст.
— Ну, с утра пить…
— Как джентльмены! Только одну! Я сам не могу много, у меня машина, я за рулем.
— Тем более, — сказал Павел. — Я, понимаешь, если с утра выпью — потом весь день торчком летит.
— А! Это бывает. Ну, смотри… А то у меня тут пара бумажек завелась, контрабандный гонорар с радио, вне домашнего учета, прямо карман жгут… Пошли!
— Потом, потом.
— У тебя какие планы?
— Смотреть домну.
— Господи, это пара пустяков, домна как домна, чуть больше других, поглядишь, как задуют ее, опишешь дым, реку металла, озаренные лица горновых, мне ли тебя учить?
— Я хочу серьезно.
— Ну и дурак. Извини, я без зла.
— Значит, ты в газете?
— Да, сооружаю что угодно — от стишат до фоторепортажей.
— Знаешь, у меня до сих пор в памяти некоторые строчки из твоих тогдашних модерных стихов…
— О, Пашка, это я выбросил, начисто. И, кстати, не заговаривай со мной, даже не напоминай о стихах.
— Почему?
— Потому, что, как мы говорили в детстве, кончается на «у». Я знаю, что я с тобой сейчас сделаю. Идем вместе, и я в два счета открою тебе на этой домне самое главное, самую, так сказать, глубоко скрытую суть. Потому что у нас по редакции я к ней прикреплен, на ней зубы проел. Меня тебе сам дьявол послал. Радуйся! И быстренько освободимся.
