Чемодан немилосердно оттягивал руку, Фёдор тяжело дышал, однако изо всех сил старался угнаться за отцом. Полковник Алексей Солонов шагал широко, и не думая сделать скидку для сопящего с чемоданом сына.
Они поравнялись с кадетским семейством, которое тоже двигалось к бело-жёлтому зданию в конце липовой аллеи, но совсем медленно, потому что глава его, офицер с погонами капитана, сильно хромал и тяжело опирался на массивную трость. С другой стороны его поддерживала жена, бледная и худенькая, в скромном сером платье и такой же шляпке. Озабоченно поглядывая на отца и отставая на полшага, шла девушка лет, наверное, шестнадцати, совсем как старшая сестра Вера, с длинной пушистой косой. Фёдор заметил стоптанные её полуботинки, чуть обтрёпанные обшлага – семья была небогата, да что там говорить, просто бедна. Солоновы жили неплохо, хотя и не шиковали, как многие коммерсанты – отцы Фёдоровых соучеников, но сёстрам Вере и Наде носить разбитую обувь или там штопать чулки не приходилось.
Папа замедлил шаг, вгляделся. Хромой капитан со впалыми щеками, невысокого роста и тоже в белоснежном кителе, заметил старшего по званию, постарался выпрямиться; девушка отработанным движением подхватила его трость. Ладонь взлетела к фуражке таким отточенным, таким лихим движением, что, глядя на это, удавились бы от зависти старые фельдфебели из самой лейб-гвардии.
– Павел Николаевич, – сказал папа с лёгкой укоризной, тоже вытягиваясь по уставу и отдавая честь. – Ну что же вы меня-то позорите? Тянетесь, словно рядовой. Да ещё и перед детьми…
Капитан Павел Николаевич рассмеялся, хрипло и очень коротко, одним лишь единичным «х-ха!».
– Субординация, господин полковник, есть вещь первейшая в армии, о ней забывать никогда не след.
Папа вздохнул, покачал головой. Видно было, что капитан очень устал и рад этой возможности остановиться.
– Без чинов, прошу вас, капитан.
– Слушаюсь, господин полковник! – Павел Николаевич улыбался, но как-то странно, только одной стороной лица. Жена поддерживала его под руку и тоже робко улыбалась папе, дочка смотрела на него с жалостью, а ещё…
А ещё, оказалось, за ними за всеми прятался мальчишка-кадет, тоже в чёрном мундирчике с одной «шпалой» на рукаве; Фёдор заметил его не сразу, тот шёл наискось от них с папой, закрытый своими отцом, матерью и сестрой.
Вид мальчишка имел самый что ни на есть затрапезный. То есть нет, форма-то на нём сидела новенькая, идеально пригнанная, чистая, из дорогого сукна. Затрапезным был он сам – мелкий, тощий, из стоячего воротника торчала шея, такая тонкая, что казалась веткой, воткнутой в цветочную вазу. И худющий, словно галчонок. Нос большой, уши лопухами, цыпки какие-то на губах; в общем, паренёк никак не походил на бравого молодца-кадета, каковой перед самим государем промарширует так, что всем жарко станет.
