— Товарищи, я заканчиваю… Вот… Человек сотворен для счастья, но счастье надо правильно понимать, вряд ли польстится сильный характер на минутную радость, которая в результате оборачивается двойным горем…
На всю жизнь счастья не шьют, возразил мысленно Волох. Портится, как свежие фрукты, счастье постоянно добывают и постоянно теряют, высосал сладкий сок — и все, а потом снова одолевает жажда. Когда наступит вечное всеобщее счастье, тогда исчезнут люди. Жизнь — в поиске. В движении. Движение к горизонту, без конца. Знал, но рисковал, во всем — риск. Трусы не рискуют. По-настоящему любить могут только смелые и честные. Любовь — это тоже борьба. Василий не отступится, он сильный. За Калинку стоит бороться — красивая, умная, вот только он — жираф. На какой почве? Что-то же должно привлекать, иначе нет ничего общего: жизнь — океан, в нем плавают связанные пары, одни — тонкой ниткой, другие — цепью, как скованные невольники счастья. Невольники счастья… Умно, очень умно. Кто же это сказал? А впрочем, почему непременно нужен авторитет? Икс, Игрек сказал, его правда давно истлела, а мы ломимся, как мусульмане, в Мекку. Людям нужны светила, чтоб показывали путь. Людям нужен гений Ленина, а не истлевшие головешки, чадящие из глубины столетий кострами инквизиции. Ницше раздул печи Маутхаузена и Бухенвальда. Дескать, долой слабых, пусть живут сильные, да здравствуют первобытные джунгли, право кулака. А что, если бы выиграл? Тогда бы ничего не было, просто — хайль Освенцим, хайль оберпалач. Победителей не судят.
Тем временем Семен Иосифович довел свое выступление до конца, вытер платком лицо, проговорив:
— Душно. — Потом окинул взглядом сидевших в зале и добавил: — Диву даешься, как может зрелый человек, имеющий прекрасную репутацию, так дешево котировать свою честь. Но главное, коллеги, я вас прошу помнить и никогда не забывать: коллектив есть коллектив!
Кирилл Михайлович молчал. Он умел делать это весьма красноречиво, и в то же время тактично: сперва он бросает реплики, вызывает у противника полемический огонь, а потом — ни слова. Это равносильно тому, что подать голодному тарелку супа и отобрать у него ложку как раз тогда, когда тот уже зачерпнул ею.
Он мысленно полемизировал с Семеном Иосифовичем так.
Это звучит — котировать свою честь… Разве честью торгуют? Любопытно, в каком возрасте люди становятся рационалистами? Ведь в молодости все мечтатели беспредельно искренни. Неужели и мне суждено когда-нибудь? Милая, на что ты потратила целый рубль? Брюки, ботинки… Дайте триста граммов маринованных огурцов, только, будьте добры, выберите, которые получше. Колбаса? Нет, спасибо, она очень дорогая, разве вот этой, что на копейку дешевле. И так день за днем: базар, пеленки, дегтярное мыло, стакан чая за две копейки, хлеб — на копейку. Проблема жизни и смерти — бухгалтерия. Такая жизнь меня не влечет. Нет, не влечет! Прогресс — это борьба. Борцов мало, но они никогда не умирают. Муций Сцевола живет тысячи лет, Бруно горит с тысяча шестисотого. А все обыкновенные умирают и утрачивают свое индивидуальное лицо. Их родословная входит в общий образ — предки: они штурмовали Зимний, строили Днепрогэс, прокладывали дорогу жизни на Ладоге. Конкретных имен не много, подлинные герои эпохи — миллионы людей. Может, все-таки попросить слова? Нет, пусть Иван Иванович, он всегда первый, старики обижаются, когда я нарушаю традиции. Консерваторы, традиционалисты. Бутончик в утренней росе еще ни разу не посмотрел в мою сторону. Ух и брови, как ласточкины крылья, видимо, подкрашивает… Делает вид, что меня вовсе не замечает. Милая, глаза у тебя синие, как васильки во ржи. Бутончик в утренней росе, мое далекое счастье и мое мученье.
