Остальные молчали. Большинство женщин ожидали совсем другого и поэтому слушали не очень внимательно, тихо меж собой переговаривались о будничных делах. Иван Иванович двумя пальцами снял очки и начал протирать их скатертью. Семен Иосифович, выдержав короткую паузу, спросил:
— Что — странно?
Галина Николаевна наклонилась к соседке и вполголоса спросила:
— Что ты читаешь?
— Получается, что человек будущего — это совершенный механизм без каких-либо эмоций, вот что странно, — саркастически улыбнулся Кирилл Михайлович.
— Вы, Кирилл Михайлович, всегда преувеличиваете, — упрекнул его Семен Иосифович, он не любил, когда кто-то вклинивался в его речь своими репликами, тем более когда эти реплики исходили именно от Кирилла Михайловича, годившегося ему в сыновья. Семен Иосифович продолжал: — Товарищи! На современном этапе нашего развития центр борьбы за прогресс постепенно перемещается из социально-экономического полюса к морально-этическому полюсу. При коммунизме борьба за социальные преобразования отойдет на второй план и главной ее ареной станет сам человек. Если сегодня мы еще правомерно ссылаемся на социальный фактор, то в будущем, на мой взгляд, все мотивы нужно будет искать только в биологической и моральной сущности самого человека. А если смотреть в корень, то уже сегодня трудно оправдать некоторые антиобщественные поступки, не рискуя впасть в грубую ошибку, одним только социальным фактором или — что равнозначно — живучестью пережитков прошлого. Такой вывод можно считать скорее нашей консервативностью, нежели диалектическим анализом объективной действительности. На практике, хотим мы этого или нет, такой вывод часто защищает нарушителя нашей морали, нашей нравственности — дескать, во всем виновны пережитки.
Я, товарищи, не нахожу другого мотива, кроме моральной нестойкости и распущенности, в этом антиобщественном поведении Шестича. Семья, выросшая на социалистической почве, где материальный или классовый фактор лишен сколько-нибудь заметного влияния, где ведущим, главным стимулом создания семьи являются только чувства зрелых людей, — такая семья не может быть разрушена, и чьи-либо попытки разрушить ее, тем более если она скреплена детьми, должны безусловно осуждаться.
Шестич сидел ссутулившись, спрятав лицо в ладони, он не мог смотреть на товарищей, на коллег, а те старались не смотреть на него. Он тем временем вглядывался в себя, в свою жизнь. И видел ее на расстоянии годов, с той вершины, на которую успел подняться, и осознавал то, что стоит он не очень высоко и что в будущем поднимется значительно выше. Он хотел посмотреть на себя с той, с будущей высоты, хотел дать оценку своему поведению оттуда, но не мог. Человек не может опередить свой опыт. Опередить себя. Правда, Шестича-подростка Василий Петрович Шестич обогнал на много лет. Тот оставался где-то там, внизу, не защищенным от опытного глаза Василия Петровича, и над ним можно было даже посмеяться, посочувствовать его беспомощности: ах, какой же ты глупенький паренек. Это она, твоя будущая жена, с которой ты когда-нибудь начнешь расставаться! Посмотри на себя.
