Семен Иосифович медлил, умышленно интригуя женщин (он знал значение тактики), развернул сложенные вчетверо листки бумаги. Василий Петрович опустил голову и начал что-то искать в карманах; оса измучилась и сидела на раме, отдыхала.
— Продолжаю, товарищи… Речь, товарищи, идет о том весомом кирпиче, из которого в цивилизованном мире сооружается большое общественное здание. С осознания значимости этого кирпича в общественном прогрессе, с точки зрения сегодняшнего дня и нашего завтра мы должны быть внимательными по отношению к нему. Думаю, что не совсем верна ссылка на интимность вопроса, а следовательно, и на неэтичность обсуждения его на собрании коллектива. Это проблема общественная, но никак не личная! Она, если хотите, тесно связана с общественным производством. Какие-либо поблажки в этом вопросе могут в конце концов привести, товарищи, к структурному хаосу, к своеобразной полигамии, что означало бы преступление против общечеловеческого развития. Сегодня еще трудно приоткрыть занавес и заглянуть в будущее, предсказать возможные прогрессивные повороты или катаклизмы, но во всех случаях будущее представляется нам исключительно как мозаика крепких семейных организмов. Отсюда следует, что борьбу со всякой распущенностью, ненормальностями в семейной жизни следует рассматривать как важную государственную проблему и считать своей первоочередной гражданской, общественной обязанностью, товарищи, не проходить мимо таких, я сказал бы, тревожных фактов.
Семен Иосифович говорил плавко, будто читал, а между тем на листках, в которые он заглядывал, было записано всего несколько слов. Он умел очаровывать аудиторию своим красноречием, логикой, масштабностью мысли. Не последнюю роль играла здесь и его привлекательная внешность.
— Товарища Шестича Василия Петровича мы знаем довольно давно. Этот человек пользуется — и мы должны это признать — хорошей репутацией среди общественности нашего города. Высокая образованность, лекции о морально-нравственной чистоте и стойкости характера советского человека, наконец, работоспособность Василия Петровича Шестича, его скромность… И хочу еще добавить ко всему сказанному: какая завидная судьба — достичь такого совершенства, я имею в виду, что все это представляется великолепно отточенной игрой на огромной сцене жизни. Но сегодня, товарищи, я прихожу к весьма огорчительному выводу: стояли мы перед этой великолепной сценой безбилетными зрителями, сперва с настороженностью, а затем, целиком отдавшись очарованию мастерской игры; хлопали в ладоши. Сейчас об этом уже можно говорить как о доказанном факте. У меня возникает логический вопрос: где подлинный Шестич, где настоящий человек, всегда остающийся в своем морально-нравственном совершенстве монолитом? Человек, в полном значении этого слова, не может жить двойной жизнью, сохраняя искренность. Ведь живя двойной жизнью, он каждый раз идет против самого себя. Если когда-нибудь человечество придет к своему совершенству — я говорю «если», имея в виду возможные катастрофы, скрывающиеся в отставании морали и нравственности от динамичного развития научного прогресса, — то, естественно, что в первую очередь это совершенство проявится в полной гармонии чувства и действия. Как музыкальный инструмент, могущий создавать только ему одному свойственный звук, человек будет создавать жизнь только по велению своего внутреннего естества. Хотя, должен признаться, сравнение человека с инструментом лично у меня вызывает внутренний протест, потому что человек никогда не может быть похожим — даже отдаленно! — на неодушевленный предмет, тем более на высокой ступени общественного развития и на высокой стадии биологической эволюции. Но простите меня, дорогие друзья, речь идет о более значительном, нежели точность слова. Раздвоение личности — это признак моральной, нравственной ущербности. Именно так можно истолковывать суть разбираемого нами вопроса. У Шестича в его проступке ярко проявилась именно эта моральная ущербность. Дисгармония души. Сегодня, когда научный прогресс дал человеку небывалую силу и практически привел его к дилемме «быть или не быть?», вопросы морали, нравственности должны занять подобающее место во всей нашей дальнейшей работе. Ибо дальнейшее форсирование развития науки при явственном отставании морально-нравственного совершенства ставит нас перед проблемой огромной важности, короче говоря, мы рискуем собственным существованием. Вот почему я сегодня, здесь, бью в набат.
