Сочувствие ко мне ты проявляешь
и, как ножом, мне сердце поражаешь.
Шекспир
СЕМЕН ИОСИФОВИЧ СКОРУЙКО
положил перед собою бумаги, оперся ладонями о стол и всей своей фигурой атлета подался вперед, стол скрипнул, за окном прогрохотала машина, загремел гусеницами бульдозер, в шкафу задребезжало стекло, прислоненная к чернильнице ручка соскользнула и покатилась по столу. Семен Иосифович подхватил ее и водворил на место. Ждал, пока установится тишина, он явно затягивал время начала разбирательства этого неприятного дела, которое все же надо было на этом собрании начать и довести до конца. Невольно промелькнула банальная мысль, что чужая семья — темный лес, однако он и не думал расслабляться этой истиной, убеждая себя в том, что в ней таится давний обман. Волновался, и сознание того, что он волнуется, раздражало, у него нервно начало подергиваться плечо. С недавнего времени он стал замечать за собой это подергивание правым плечом, вызванное неизвестно откуда появившейся досадной неуверенностью в своих силах, каким-то сомнением в правильности собственных поступков. Это чувство проникало глубоко в сознание. Раньше он был уверен, что все делает правильно, его всюду хвалили, ставили в пример другим, но когда он все чаще стал допускать ошибки, Емельян Викторович сделал ему несколько замечаний. А когда человеку делают замечания, он еще больше теряется, начинает ошибаться. Семен Иосифович знал это и не раз повторял своим подчиненным, что критические замечания никого в коллективе не должны расслаблять, наоборот — они должны мобилизовывать, и, казалось, такая позиция давала свои благотворные результаты. Однако замечания, высказанные в его, Семена Иосифовича, адрес, он воспринимал как личное оскорбление. Вот и в данном случае. Разве он не знал, что Емельян Викторович не скажет ему спасибо. Знал, но не хотел поднимать вокруг этого дела излишнего шума, думал, что так будет лучше. Колебался. А впрочем, он и сейчас колеблется.
С чего это я размяк? — мысленно спросил себя Семен Иосифович. Ну, чуть-чуть оступился, по собственной неосмотрительности. А он лежит… Надо бы добить его. А я трушу. Что, если не поддержат?.. Постарел я, отсюда и слабость, руководитель должен быть твердым как сталь, верить в свои силы. И зачем, собственно, я затягиваю? Жду еще одного звонка? Эх, Семен, видимо, все же верно: обгоняют, того и гляди, оттолкнут. Впрочем, хватит!
— Ну что же, будем начинать, товарищи. Я прошу прекратить разговоры.
