– Чуть раньше ты говорила мне, что хочешь забрать Джулиана из этой школы, – напомнила Джейн.
– Говорила.
– Так что же заставило тебя передумать?
– Ты же видишь, как ему здесь нравится. И он отказывается уезжать. Он сам сказал мне это. В шестнадцать лет он уже прекрасно знает, чего хочет. – Отхлебнув чая из своей чашки, Маура взглянула на подругу сквозь завитки пара. – Помнишь, каким он был в Вайоминге? Дикий зверь, постоянно затевавший драки и друживший с одной лишь собакой. А здесь, в «Вечерне», он нашел друзей. Здесь ему самое место.
– Потому что все здесь с заскоками.
Маура улыбнулась, глядя на огонь:
– Возможно, именно это объединяет нас с Джулианом. Потому что у меня свои заскоки.
– В хорошем смысле, – быстро добавила Джейн.
– Это какой же такой хороший смысл?
– Хм. Упорство. Надежность.
– Послушав тебя, можно заключить, что я – немецкая овчарка.
– И честность. – Джейн немного помолчала. – Даже если из-за нее можно потерять друзей.
Маура опустила взгляд в чашку:
– За этот грех я буду расплачиваться вечно. Так ведь?
Некоторое время женщины молчали и в комнате были слышны лишь удары капель в окно и шипение огня. Джейн не могла припомнить, когда в последний раз они сидели вот так вдвоем и спокойно разговаривали. Риццоли уже упаковала свою сумку – сегодня вечером ее ждали в Бостоне, – но она будто бы и не собиралась уезжать. Она осталась сидеть в этом кресле, потому что не знала, когда им снова выпадет такой шанс. Жизнь слишком часто напоминает полосу препятствий. Телефонные звонки, семейные проблемы; другие люди постоянно мешают – и на месте преступления, и в морге. А сегодня, в этот серый день, не было ни звонящих телефонов, ни стука в дверь, но между двумя женщинами повисло молчание, груз недосказанного, скопившийся за последние недели, с тех пор как из-за свидетельских показаний Мауры одного полицейского посадили в тюрьму. Подобное предательство бостонские правоохранители так просто не спускали.
Теперь на месте любого происшествия Мауре приходилось терпеть ледяное безмолвие и враждебные взгляды. На ее лице сейчас отражалось напряжение. При свете, падавшем от камина, глаза казались запавшими, а щеки – осунувшимися.
– Графф виновен. – Пальцы Мауры сильнее сжали чашку. – Я и сейчас дала бы такие же показания.
– Ну конечно же дала бы. Ты делаешь это всегда – выкладываешь правду.
– Ты так говоришь, будто это дурная привычка. Тик какой-то.
– Нет, чтобы сказать правду, необходима смелость. Мне, как твоей подруге, стоило вести себя иначе.
