– Но ведь до сих пор мы всего-навсего беседовали, – сказала Пруфракс, держа его за руку, осматривая один за другим его пальцы. Они почти не отличались от ее собственных – лишь чуть подлиннее, чем у ястреба, – чтобы легче было работать с приборами.
– Беседа – это самое человеческое занятие из всех доступных нам.
Она рассмеялась.
– Теперь я знаю, кто ты такой. – Она задержала взгляд на уровне его груди. – Ты – книжный червь, затворник. Да уж гулякой тебя никак не назовешь.
– А откуда ты узнала это слово – «гуляка»?
– Ты ведь сам снабжал меня литературой. Ты инструктор по духу своему. Ты говоришь так, словно занимаешься любовью. – У нее появилось какое-то тревожное ощущение. Она перевела взгляд на его лицо. – Но это не значит, что мне не нравится заниматься с тобой физической любовью.
– Ты очень восприимчива, – сказал он. – В обоих смыслах.
– То, что ты говоришь, – прошептала она, – не столько правда, сколько проявление любезности. – Она повернулась к нему, и Клево провел рукой по ее волосам. – А любезность – признак упадочничества. То, что человек, который писал про небеса и преисподнюю, называл грехом.
– Проявлять любезность в разговоре значит признавать, что твой собеседник может видеть мир или чувствовать не так, как ты. Значит признавать право каждого человека на индивидуальность. Но все это закончится на нас с тобой.
– Даже если ты сумеешь убедить вышестоящих?
Он кивнул:
– Они хотят повторять успех снова и снова, без всякого риска для себя. Создание новых индивидуальностей – это риск, а потому они просто воспроизводят прежних особей. Людей становится все больше и больше, а индивидуальностей – все меньше. Например, таких, как мы с тобой, все больше и больше, а людей с другим генотипом – все меньше. Значит, и история будет все упрощаться. Мы несем в себе гибель для истории.
Она подплыла к нему, стараясь очистить свой разум, как она делала прежде, стереть лишние мысли, подтверждающие его правоту. Ей вдруг показалось, что она разобралась в существующей общественной структуре, и она сказала ему об этом.
– Это лишь путь, по которому мы идем, – сказал Клево, – а не место, в котором мы находимся.
– Зато это место, в котором мы находимся.
– Но ведь здесь содержится столько исторического материала? Неужели все это может для нас закончиться?
– Я думала об этом. Знаем ли мы, какое последнее событие запечатлено в мандате?
– Не надо, а то сейчас мы дрейфуем в сторону от Пруфракс…
Арис почувствовал, что дрейфует вместе с ними. Они проносились над бесчисленными тысячелетиями, а потом вернулись обратно, но уже другим путем. И тут стало совершенно очевидно, что за один год наиболее удаленного от них прошлого происходило примерно столько же изменений, сколько за тысячу лет того времени, в котором они входили в мандат. Казалось, голос Клево преследует их, хотя они сейчас находились очень далеко от его временного периода, далеко от информации о Пруфракс.
