Саломи | страница 27

— Вот теперь я понял радость свободы, теперь я знаю, как сладка жизнь, — говорил сам себе Козленок… — И как это до сих пор я мог жить в вечной духоте тесного, вонючего хлева?..

Зашло солнце. Стемнело. Козленок выбрал себе удобное место для ночлега и улегся.

Но как только он задремал, прямо в ноздри ударил такой странный запах, какого ему еще никогда не приходилось ощущать.

Мгновенно вскочил Бури на ноги. Ночной ветерок покачивал ветвями да шелестел листвой, и от этого отовсюду доносилось тихое-тихое шуршание.

Смотрит Козленок вперед и видит — к нему приближаются да приближаются два каких-то круглых зловещих огонька-.

Понял он, что вот это и есть страшные волчьи глаза. Сердце его тоскливо сжалось, а все тело охватила непреодолимая дрожь. Но в такой тревоге он находился лишь мгновенье. Прошло оно, и Козленок сказал себе:

— Бегство меня не спасет. Чему быть — того не миновать. Погибну, но в смелой борьбе.

Он широко расставил ноги и приготовился встретить врага рогами. Знал он, что от одного-единственного удара зависит вся его жизнь. Промахнись он — и тут же погибнет.

Понял Козленок, куда ему надо целиться, — прямо в страшное волчье горло.

Все ближе и ближе волчья пасть. Вот уж она совсем рядом…

Подскочил Волк, чтобы сразу схватить добычу, но то был его последний прыжок, — острые рога Козленка вонзились хищнику в горло.

Хлынула кровь, Волк упал, судорожно дернулся когтистыми лапами и затих.

С трудом вытащил Козленок свои рога и бросился бежать без оглядки.

Мчался он все дальше и дальше, все выше и выше — в далекие горы.

Временами он спотыкался о камни и корни, острые сучья жестоко терзали его, но он упорно пробирался все вперед и вперед.

Но вот из-за вершин могучей дубравы показались первые лучи утреннего солнца. Поредел лес, открылось безграничное небо.

Козленок остановился, ошеломленный открывшейся перед ним картиной.

Вдали, в недосягаемой вышине, виднелись покрытые вечными снегами горы. На них весело играли солнечные лучи.

Ниже шли суровые каменистые хребты, а еще ниже — зеленый кустарник.

Безграничная радость охватила сердце Козленка. Понял он, что жить ему суждено теперь здесь, на этих горных склонах.

И, даже не отдышавшись, помчался он снова вперед — к далеким вершинам, к высотам свободной и вольной жизни.

— Тотыладзе нет?

— «Тотыладзе», — передразнил шестнадцатиле́тний Габис Бебоев. — А где же быть Тотрадзе? Вон сидит во дворе под грушей, сапог свой ковыряет.