— Позови его.
— Сам пойди к нему. Посиди с ним, и будете вы два сапога пара.
— Говорить мне с ним некогда, — засмеялся громко Дзибо, и слюни потекли у него по подбородку.
Дзибо служил сторожем при церкви.
Тотрадзе Бебоев, про которого так непочтительно сейчас говорил младший брат, недавно еще был надеждой всей семьи Бебоевых. Кончил он учительскую семинарию, четыре года проработал в селе учителем, а потом начальство выгнало его. Сейчас его одолевает малярия. Болеет Тотрадзе — и жить не живет и умирать не умирает; на службу его не берут, и в доме от него нет никакой пользы. Пропали даром деньги, что пошли на его учение.
Плохо ли, хорошо ли Тотрадзе, поел ли он, или нет, — никого это не интересует.
Все в семье считают Тотрадзе пропащим человеком.
В селе так и говорят:
— Зря потратили Бебоевы деньги. Лодырь у них Тотрадзе, притворяется больным, чтобы жить не работая.
Думает Тотрадзе: «Все написано в книгах зря, нет родственной любви, вся человеческая жизнь построена на корысти. Если люди собираются и живут вместе в селах, городах, то это все в основе рождено эгоизмом. И в семье люди любят друг друга, когда есть им от этого корысть».
Даже младший брат не уважает Тотрадзе, а ведь был Тотрадзе первым человеком в семье.
Сам Тотрадзе решил, что в родительском доме проводит он последнюю зиму. Забился он в угол коридора, чтобы никто его не видел, вместо постели у него вытертая козья шкура, покрывается он порыжевшим, изношенным летним пальто. Вместо подушки у него полено.
Долга была эта зима. Стены коридора покрылись инеем, а под носом у Тотрадзе замерзали и белели, как крылышки мухи, усики.
Думает Тотрадзе, повторяя одни и те же думы: «Вот говорят, что человек и двух дней не выдержит без сна. А ведь я выдержал!..»
Но потом, когда Тотрадзе выздоровел, он никому не говорил, чтобы его не считали вруном, как он в течение шести зимних месяцев не спал ни одной минуты. Казалось ему, что если он заснет в морозном коридоре на истертой козьей шкуре, то никогда уже не проснется: иней ляжет на ресницы, застынет лицо, остановится сердце.
Сильно похудел Тотрадзе за последние два года, особенно за эту зиму, — одни глаза только остались.
Он и есть перестал с семьей, — свой черствый кусок черного хлеба съедал в коридоре.
Чего он ждал? Он ждал весны. Только бы дотянуть до весны и уйти от родных, которым ты, наверно, не нужен, которые не должны даже притворяться, что они не забудут тебя сейчас же, как только ты умрешь.
