В такие часы особенно тяжко было торчать в кухне: от раскаленной плиты, от неизменной мамалыги в котлах тянуло жаром. Казалось, духота исходила и от лоснящегося, надоевшего лица Панагицы, душно было в просторных, но чужих комнатах боярина.
Все это время Челпан жил у Панагицы. Мариора перешла ночевать на конюшню к отцу.
Кухарка ходила именинницей. Ее блеклые глаза даже на Мариору смотрели мягче. Девушке случилось несколько раз забежать во флигель, чтобы взять из своего сундучка что-либо из вещей. Тогда она видела Челпана и почти всегда в одной и той же позе: он лежал на кровати Панагицы, прикусив трубку белыми, как сахар, зубами, и курил. Расстегнутая рубаха открывала курчаво-черную поросль волос. Он сосредоточенно глядел куда-то в угол сощуренными глазами и морщил лоб. Однажды он спросил:
— Где Панагица? — Услышав, что на огороде, попросил неожиданно вкрадчивым голосом: — Посиди со мной, коза.
Девушка вздрогнула, пробормотала что-то о белье, которое нужно снимать, и убежала.
На дворе Челпан не показывался. В первый же вечер, как он появился в имении, Панагица сказала Мариоре:
— Ты о Челпане, смотри, никому ни слова. Хорошо?
— Почему? — удивилась Мариора.
— Смотри, если скажешь, лучше на глаза тогда не попадайся!
— Зачем я буду говорить? — ответила Мариора.
Панагица смягчилась. Пухлой ладонью она поправила свесившиеся на лоб волосы Мариоры и сказала, что всегда хорошо относилась к ней, потому что она хорошая девушка. И добавила: нужно, чтобы Тудореску раньше времени не узнал, что Челпан живет у него в имении.
— Счеты у них какие-то, — объяснила Панагица. — Тимофей-то, давно еще, проштрафился, — ну, знаешь, молодость! А боярин и заявил на него судебным властям. Тимофей выпутался, у него тогда деньжата были, да и давай мстить боярину. Боярин и разозлился. Видеть его теперь не может. Да Тимофей говорит — они помирятся. Так не скажешь, да?
Мариоре противно было видеть Челпана, не то что говорить о нем.
Ей хорошо было с отцом, с рабочими и чабанами. Вечером отец уступал ей свои нары, устланные овчинами, а сам перебирался к Ефиму и Филату на пол, на подстилку из мешковины. Шутил:
— Со стариками-то лучше, чем с кухонной боярыней!
Мариора кивала головой и вспрыгивала на нары.
Приходили полевой обходчик — веснушчатый Матвей, сторож Васыле, рабочие из сада и с огорода.
Началась вторая половина лета. Сады рябили созревающими яблоками и грушами. На полях шла уборка хлеба. Матвей часто рассказывал:
