Защищая Станислава Бжозовского – которого травили обвинениями в сотрудничестве с царской охранкой – от нападок тогдашних блюстителей нравов, Корчак называл Национально-демократическую партию его же словами: «Партия национального позора». Ибо она уничтожает нежелательных людей при помощи послушной ей прессы и других доступных средств, пытаясь поссорить всех со всеми. Своих противников она старается «истребить коварным оружием клеветы», лишить их хлеба насущного и доброго имени. Корчак задавал столь актуальный сегодня вопрос: «Почему, обладая властью, силой, люди опускаются до недостойных средств?..»{119}
Он был на войне, когда в Варшаве вышли «Глупости», подборка фельетонов из «Кольце», которые он сам успел подготовить к печати перед отъездом. Рецензенты объявили, что родился новый, многообещающий талант. Между мартом и маем 1906 года в «Пшеглёнде сполечном» печаталась с продолжением «Неделя каникул» – повесть о семи днях из жизни гимназиста на территории царской Польши.
Корчак писал о том, что хорошо знал. Еще недавно он сам ходил в русскую школу. Повесть стала комментарием к буре, которая во время революции 1905 года побуждала молодежь защищать свое право на обучение на родном языке.
Множество учеников тогда были выдворены из гимназий с волчьим билетом, который запрещал им поступать в школы по всей империи. За участие в школьной забастовке некоторые из них дорого заплатили – неоконченная учеба, неосуществленные жизненные стремления. Но геройский бунт детей принес свои результаты. Они добились того самого чуда, что снилось несчастному Стасю – персонажу «Недели каникул», который мечтал умереть, потому что не мог понять, что такое priewoschodnaja stiepień. Царское правительство позволило открыть частные школы с преподаванием на польском языке.
В начале 1907 года было издано книгой «Дитя салона». В те годы, проникнутые революционным настроем, повесть вызвала всеобщий интерес.
Станислав Бжозовский, самый прозорливый критик и мыслитель тех времен, писал, что внутренний опыт автора – «это немного история всех нас, чья молодость проходила в Варшаве в течение последних пятнадцати лет. <…> Чувство собственного одиночества стихийно и самопроизвольно породнило его со всем тем, что страдает, бессильно борется, тоскует. <…> Он попросту начал с того, что всякое существование ощущал как неизлечимую несправедливость. <…> И прежде всего, ему запал в душу доносящийся со всех чердаков, подвалов и погребов, из всех приютов и «фабрик ангелов
