У них печальные глаза, бледные лица, большинство из них никогда в жизни не видели леса. И заката. Среди них есть мальчики, которые никогда не играли в мяч, не знают, как растет картошка, как выглядит белка.
– Что это? – спрашивают.
– Радуга.
Подняли глаза и смотрят: красиво… странно, очень странно.
Хватило недели жизни на солнце, на свободе, чтобы из боязливых, грязных, недоверчивых паршивцев они превратились в веселых, полных жизни детей, которые учатся мыться, спать без шапки, смеяться и играть со сверстниками, смело смотрят в глаза, не боятся признаться, если что-то натворили, не дрожат от страха, что на них вот-вот накричат или ударят.
«Как этот маленький Ганчер подбивает мяч! – Прыткий, подвижный – в нем жизни на десятерых хватит! Незначительное движение руки, а мяч под небеса улетает»{100}. Хрупкий Лейб, вопреки запретам беспокойного отца, купался в реке и спал с открытым окном, загорел, распоясался. Прибавил в весе на пять фунтов. Маленький Мотл, сирота, был самым веселым в группе. Спокойный, рассудительный Зисман чистым звучным сопрано на сон грядущий пел песни, которые выучил в синагоге.
Когда Каца называли «Котом Мяу» – тот бил по лбу, когда Карасю кричали «Рыба», тот очень обижался. – Жаба не обращал внимания на прозвища.
Было две Жабы, похожих как две капли воды: старший, «а гройсе Жабеле», – в моей группе. Рыжий, веснушчатый – и такая славная бестия, что невозможно на него сердиться.
– Жаба, вылезай из воды. – Ой, пожалуйста… – Вылезай немедленно. – Ой, пожалуйста!
– Он Жаба, ему положено в воде сидеть.
Именно он, и никто иной, в прошлом году поймал живую белку.
– Покажи руки. – Я больше не буду. – Снова лазил по деревьям. – Я нет, это… – Это деревья по тебе лазили?..
Руки измазаны живицей, штаны и рубашка – картина нужды и отчаяния.
– Ой, парень, плохо тебе придется: повешу на елке или утоплю.
– Я… пожалуйста… я буду слушаться.
Когда говорит – ему не хватает слов, а спрашивает обо всем, что увидит; когда слушает сказки – сидит спокойно, никому и пикнуть не позволит. – Во время нашей войны он первым ворвался в крепость; во время забегов никогда не дожидался своей очереди…
– Скажи правду: ты или не ты?
– Я буду слушаться.
И не соврал…
Как он живет здесь, в городе? Казалось, ему и полей мало… – Откуда и зачем столько жизни в ребенке убогого портного-еврея?..
Грустно…{101}
Молодой воспитатель, защищая еврейских детей, нападал на стереотипы о специфике и неизменности национального характера. Фельетон «Цикербобе» стоит того, чтобы процитировать его:
