Мать, Цецилия Гольдшмит, сходила с ума от счастья. Всю войну она жила только письмами от сына, которые редко прорывались через кордоны.
Дочери Элиасбергов – восемнадцатилетняя Хелена, шестнадцатилетняя Ирена, тринадцатилетняя Анна и девятилетняя Марта – очень ждали его первого визита. Перед войной он часто бывал у них дома, все его обожали. Он играл с ними, шутил, крутил в воздухе до головокружения. После того как Доктор вернулся с войны, ни о каких играх уже не было речи. Со старшими барышнями он здоровался в официальном тоне, не обнимал их, не целовал, как раньше, не обращался к ним по имени, не вовлекал в беседу. Те не отдавали себе отчета, что за эти четыре года из подростков превратились в девушек. А с девушками он никогда не чувствовал себя свободно.
Наверное, Корчак сразу же навестил и моих дедушку с бабушкой. Не знаю, как он вел себя с шестнадцатилетней Ханей, моей будущей матерью. Вероятно, она смущала его, как и дочери Элиасбергов. Но дед с бабушкой были счастливы. Не только потому, что он вернулся целым и невредимым, но еще и потому, что принес с собой рукопись новой книги, почти готовую к печати.
Один националист сказал мне:
– Искренний патриот-еврей, – это, в лучшем случае, хороший варшавянин или краковянин, но не поляк.
Меня это поразило.
Януш Корчак. «Дневник», гетто, май 1942 года
Когда летом 1918 года Корчаку удалось выбраться из Киева и после четырех лет разлуки вернуться во все еще немецкую Варшаву, война продолжалась, и сам главнокомандующий французских войск, маршал Фердинанд Фош, считал, что закончится она только весной 1919-го. Независимость Польши по-прежнему представлялась чем-то далеким, хотя эта тема всплывала во всех дипломатических переговорах.
Этим же летом из уже большевистского Петербурга в Варшаву приехали двое молодых людей – брат и сестра, Юзеф и Мария Чапские из аристократического семейства Гуттен-Чапских, состоявшие в родстве с самыми знатными фамилиями Европы, выросшие в Прилуках – белорусском имении, которым вскоре завладели большевики. Обладая обостренным этическим чувством, в обезумевшем мире войны, преступлений, революции, в ощущении катастрофы, которой предстоит разрушить прежний порядок, они искали свой путь, свою цель в жизни. Они решили посетить автора, чьими книгами восхищались.
Годы спустя Мария Чапская писала:
«Дитя салона» Януша Корчака было книгой моих юношеских лет. Ее поэзия, боль за общество, протест против сытости и лицемерия, ее жесткий по тем временам реализм совпадали с моими собственными порывами и стремлениями; я полюбила незнакомого автора за то, что он их выразил, что управомочил их.
