Поручик Гольдшмит описывал увиденные сцены в цикле кратких репортажей «С войны», посылая их в еврейские газеты, выходившие на польском: в варшавский «Глос жидовски» и краковский «Новы Дзенник».
Мышинец. Приграничный городок. Рынок. Магазины разграблены, окна выбиты, двери поломаны. Уже есть сожженные дома. Жителей почти нет, евреев нет совсем. Телеги военных обозов, кони, пешие и конные солдаты. Я сказал, что евреев нет совсем – нет, остался один, только один, старый и слепой. Идет через рынок, нашаривая дорогу палкой, чудом обходит телеги, медленно переходит реку коней и людей. Может, у него не было семьи, может, убегая, они оставили старика? Нет – остался, потому что так хотел, остался, потому что в Мышинце уцелели храм и кладбище{150}.
Изнурительные многочасовые переходы отступающих частей, многочасовые стоянки в ожидании приказа, копание оборонных рвов, заграждения из колючей проволоки, грохот пушек, свист пуль, вой разрывающихся шрапнелей, красные как кровь отблески горящих лесов и деревень, голод и смертельная усталость, беспомощные командиры, перепуганные солдаты. Доктор Владислав Пшигода, служивший в том же подразделении, рассказывал, как сильно Корчак ненавидел эту войну. Он продлевал раненым солдатам пребывание в госпитале, посылал их домой в отпуск по болезни, из-за этого у него постоянно возникали трения с командирами, были доносы, подозрения во взяточничестве. Корчаку было все равно. Каждую свободную минуту он делал заметки. «Бывало, что писал на постое, на озере, под сосной, на пеньке»{151}, – вспоминал он в гетто, в «Дневнике». В перерывах между кровавыми стычками Первой мировой войны складывался «Ребенок в семье», первая часть тетралогии «Как любить ребенка» – квинтэссенции педагогических взглядов Корчака. Он был мастером духовной независимости. Никогда не позволял действительности заставить его принять правила игры, в которую не желал играть. Его против воли втянули в абсурдную войну – он прятался в психологической пустыне и писал рецепты создания мира, лучшего, чем тот, в котором ему довелось жить.
Именно потому, что вокруг было столько страданий, он доказывал, что важнейшая задача педагога – охранять ребенка от насилия и страха. Свои тетради с заметками рассматривал как завещание: ведь он в любую минуту мог погибнуть от пули, умереть от одной из распространенных фронтовых болезней: заражения крови, тифа, дизентерии. Поэтому он размышлял так, как привыкли размышлять евреи: буквы вечны, буквы не умирают. Может, уцелеет хотя бы пара страничек, убеждающих читателя в том, как важны для правильного развития человека – а значит, и для правильного развития человечества – такие ценности, как чувство безопасности, уважение к другим, вера в себя, внимание и любовь к близким, жизнь по совести.
