Эндэшные газеты не скупились на уничижительные замечания в адрес издателя и Корчака за то, что они внушают молодому поколению нездоровую жалость к племени паразитов. А читатели заваливали редакцию письмами с приветами и вопросами: выздоровела ли бабушка Гельберга? Нашла ли работу мать Мошка Сметаны? Отдали ли шапку Альтшилеру? Выздоровеет ли Шейвач? Они хотели посетить Дом сирот. Их пригласили: «в воскресенье между 12 и 2 часами дня».
Доктор выглядит добродушным другом детей, который смотрит на них сквозь пелену умиления. В действительности, помимо сострадательного сердца, он был наделен зоркими глазами и пытливым умом ученого. Он никогда не скрывал, что рассматривает интернат как психолого-педагогическую лабораторию, а своих подопечных – как объект исследований. Он относился к ним с большой нежностью и пониманием. Они доверяли ему, любили. Он отвечал им взаимностью. Считал, что его основная обязанность – обеспечить им чувство безопасности. А как насчет уважения к чужой личной жизни? С этим было хуже. Любопытство исследователя заставляло его проводить неустанные наблюдения – днем и ночью.
Он фанатично записывал все подробности жизни Дома и его обитателей. Исписал тонны тетрадей, блокнотов и блокнотиков. Составлял графики изменения веса и роста. Писал заметки касательно сна, аппетита, гигиены. Вел протоколы заседаний самоуправления. Протоколы товарищеского суда. Переписку с детьми. Беньямин писал: «Я хочу исправиться. Я больше не буду драться на уроке. <…> Теперь если я буду плохо себя вести, то сам хочу, чтобы меня наказали. <…> До свидания». Доктор отвечал: «Помогите мне. Пусть кто-нибудь из старших детей возьмет его под свою опеку»{146}.
Могло показаться, что ворох всех этих материалов засыплет Корчака с головой, что он уже никогда не найдет времени для собственного творчества. И все же… Две его новых книги снова были очень хорошо приняты критикой и читателями. В конце 1912 года в издательстве Мортковичей вышла «Слава», простенькая, трогательная повесть о польских детях из рабочих семей – детях из одного двора, об их беде, солидарности и мечтах. Через год вышел томик, составленный из трех произведений, которые повествовали о трех этапах развития. Заглавная повесть «Бобо» – психологический анализ ребенка в период младенчества. «Неделя каникул» – семь дней из жизни гимназиста. «Исповедь мотылька» – дневник мальчика-подростка.
«Повесть, которая еще никак не называется», публиковавшаяся по главам в приложении «На солнце», начиналась очень интригующе. Удивительно, что Корчак вообще смог сосредоточиться на работе над ней. В тот день, когда он сел писать, пришел один из детей – пожаловаться, что товарищ его толкнул, поэтому он посадил кляксу. Потом явился второй – пожаловаться, что у него гвоздь в ботинке. Потом третий, спросить, можно ли взять домино. Четвертый – попросить ключ от шкафа. Пятый нашел на подоконнике носовой платок. Шестой хотел отдать на сохранение четыре гроша, которые вручила ему тетя. Седьмой прибежал за платком: «Это мой. Я его оставил на подоконнике».
